Каждый год в тысячах храмов мира произносятся тысячи проповедей: талантливых и неумелых, заученных и импровизированных, заумных и простецких. Но есть пасхальные слова и беседы — образцовые для любого священника и мирянина, их когда-то произнесли византийские отцы Церкви. Мы выбрали пять из них.
Мелитон Сардийский. Слово о Пасхе
![](https://blog.predanie.ru/wp-content/uploads/2019/04/melito-of-sardis.jpg)
Это едва ли не самая древняя из дошедших до нас пасхальных проповедей. И правда, в ней следы еще не остывшей, еще длящейся полемики с Ветхой Церковью, с иудаизмом и иудеохристианами, которым Мелитон старается объяснить: вся история их народа — это предыстория спасения, и ценна она только в этом качестве. В этой полемике святитель неожиданно выдает формулу христианской историософии:
«Всему свое время: образу — свое время, а реальности — свое время. Ты творишь образ истины. Желаешь этого, потому что в нем видишь икону будущего. Ты приносишь реальность вместо образа. Желаешь этого, потому что в нем встает перед тобой будущее. Ты выполняешь дело и желаешь только этого, любишь только это, видя только в нем и образ, и реальность, и истину».
Сердце христианина живет в будущем, настоящее для него — ступенька к этому будущему, а прошлое — полезный инструмент. «Слово о Пасхе», впрочем, это не спекулятивный трактат, это очень эмоциональный, драматичный, местами на грани экшена, рассказ о том, как человечество шло к пасхальной радости.
Григорий Богослов. Слово 45. На Святую Пасху
![](https://blog.predanie.ru/wp-content/uploads/2019/04/grigoriy_bogoslov-06-688x1024.jpg)
Вместо того чтобы читать скучные (других я не встречал) учебники по догматике, откройте эту проповедь епископа Назианзского. В ней есть все: и яркое описание непознаваемости Бога, и объяснение Троичной тайны, и учение о творении мира и человека, и рассуждение о том, кому именно (сатане? Богу Отцу?) была принесена жертва Христа. В «Слове на Пасху» вся сумма православной теологии:
«Мы получили бытие, чтобы благоденствовать, и благоденствовали после того, как получили бытие. Нам вверен был рай, чтоб насладиться, нам дана была заповедь, чтобы, сохранив ее, заслужить славу, — дана не потому, что Бог не знал будущего, но потому, что Он постановил закон свободы. Мы обольщены, потому что возбудили зависть, пали, потому что преступили закон; постились, потому что не соблюли поста, будучи побеждены древом познания, ибо древняя и современная нам была эта заповедь, служившая как бы пестуном для души и обузданием в наслаждении, и мы ей справедливо подчинены, чтобы соблюдением ее возвратить себе то, что потеряли несоблюдением. Мы возымели нужду в Боге воплотившемся и умерщвленном, чтобы нам ожить. С Ним умерли мы, чтобы очиститься, с Ним воскресли, потому что с Ним умерли; с Ним прославились, потому что с Ним воскресли».
Мы не всегда понимаем, что такое для Древней Церкви и для Церкви вообще некоторые (конечно, не все) святоотеческие тексты. Сочинения Григория Богослова в Византии ценились почти так же, как тексты Священного Писания: их читали, без конца переписывали, переводили (в том числе и очень рано на славянский язык) и комментировали. Последнее — верный признак «священности» текста. Если уж мы хотим приблизиться к пасхальной тайне, эта проповедь — хорошее подспорье.
Григорий Нисский. Слово на Святую Пасху, о воскресении
![](https://blog.predanie.ru/wp-content/uploads/2019/04/.--1024x538.jpg)
Проповедь Григория Нисского, младшего друга предыдущего оратора, — это энциклопедия пасхальной апологетики. В ней собраны все аргументы в пользу того, что воскресение неизбежно и что оно прямо вытекает из представления о Боге как благом Творце. Понятно, что подобная аргументация совершенно бесполезна для вовсе неверующего человека, но для верующего спиритуалиста, принимающего только посмертную жизнь души, таких сейчас очень много, — это самое то. Можно отсеять доводы естественно-научного характера. Например, не обязательно брать на вооружение слова Григория Нисского о том, что раз змеи как бы умирают на шесть месяцев, а потом как бы воскресают, то почему бы не воскреснуть человеку. Но вот богословские и моральные тезисы в пользу воскресения очень сильны:
«Если нет воскресения, и смерть есть конечный предел нашей жизни; то уничтожь всякое обвинение и порицание, предоставь человекоубийце беспрепятственную свободу, позволь прелюбодею открыто восставать против супружества. Пусть грабитель спокойно предается роскоши и торжествует над своими противниками; пусть никто не обуздывает клеветника, пусть клятвопреступник постоянно прибегает к клятве, потому что смерть же ожидает и того, кто свято сохраняет клятву. Пусть всякой обманывает, сколько хочет, потому что и правда не приносит никакого плода. Пусть никто не оказывает милости бедному, потому что милость остается без возмездия. Подобные рассуждения производят больше беспорядка и смешения, чем потоп; они уничтожают всякую здравую мысль, напротив, поддерживают и питают помыслы буйные и безумные. В самом деле, если не будет воскресения, то не будет и суда; если же вы уничтожите суд, то изго́ните и страх Божий. А где не управляет людьми страх Божий, там торжествует и ликует диавол со грехом».
Если нет воскресения, то нет и Бога, а если нет Бога, то «какой же я после того капитан?», весь социальный порядок мира летит в тартарары.
Роман Сладкопевец. Кондак 44. На Пасху
![](https://blog.predanie.ru/wp-content/uploads/2019/04/zSDgsdfghdfghdfghdfthsdrtgszdfg.jpg)
Создатель жанра кондака, самый известный православный гимнограф Роман Сладкопевец, по происхождению был евреем. Классик канона, поэтического жанра, пришедшего на смену кондаку, Иоанн Дамаскин, был грекоязычным арабом. Столкновение этих двух жанров в конце VII — начале VIII века — это самый прекрасный в истории арабо-израильский конфликт, внутрисемитская разборка, результаты которой мы слышим во время праздничных богослужений.
Если в спекулятивном богословии господствует эллинская традиция, то в богослужении живет традиция библейская. Ученые полагают, что сам жанр кондака Роман Сладкопевец заимствовал из современной ему сирийской поэзии, «переведя» ее на греческий язык. Кондак — это поэтическая проповедь, наполненная возвышенной чувственностью, по-своему эмоциональная, пытающаяся задеть слушателя, привлечь к богословскому сюжету:
«Почувствовав боль, ад громко закричал: “Болит у меня живот, не перевариваю Того, Кого поглотил, Непривычной для меня пищей стало то, что я съел. Из тех, кого я съедал ранее, ни один не беспокоил меня. Видимо, это и есть Тот, о Котором мне заранее говорил Адам: “Накажет Он тебя, когда придет, посредством воскресения”».
Кондак утратил свое центральное значение после того, как в Византии была введена обязательная проповедь за литургией. Немного жаль, что эта поэтическая традиция осталась в прошлом. Вот бы сейчас за богослужением услышать современное поэтическое осмысление библейского сюжета. Молчу-молчу.
Иоанн Златоуст. Огласительное слово на Пасху
![](https://blog.predanie.ru/wp-content/uploads/2019/04/ioann_zlatoust_2.jpg)
Мы очень мало знаем о происхождении этого центрального для пасхального богослужения текста. Его история прослеживается до IX века (первые рукописные свидетельства) и, может быть, до VI-VII века (это уже гипотезы). Кажется, фраза «взял тело и нашел в нем Бога» — это отсылка к христологическим спорам этого времени. В любом случае, сейчас научный консенсус таков: «Огласительное слово» святителю не принадлежит. Тем удивительнее, что безымянный автор на каком-то пике благодатного вдохновения сумел создать текст, принятый всей церковной полнотой за эталон пасхальной проповеди. Впрочем, не таковы ли авторы практически всех ветхозаветных и многих новозаветных текстов: их произведения на устах у вселенной, но паспортные данные ведает только Бог. Какая же награда ждет их там, в Новом Иерусалиме, когда весь мир будет одним большим пасхальным пиром, на котором Иоанн Златоуст наконец-то сможет познакомиться со всеми подвижниками слова, чьи произведения традиция приписывала ему? Думаю, авторские отчисления делить они не будут.