на наш Телеграм
Экзистенциализм — мощное философское направление XX века, до сих пор весьма популярное (для массового читателя экзистенциализм в огромном большинстве случаев до сих пор остается философией по преимуществу). При этом под «экзистенциализмом» имеют в виду чаще всего тексты Сартра и Камю — то есть атеистическую форму экзистенциализма. Однако же экзистенциализм зародился как христианская философия, и большинство экзистенциалистов — христиане (или религиозны в том или ином смысле). Оно и понятно: господство позитивизма, материализма, атеизма, «смерть Бога», ощущение, что «объективная истина за атеизмом», привело христианскую мысль к поискам новых форм для выражения истины христианства на современном этапе. Пусть «наука», «прогресс» побеждают, пусть «религия — суеверие», но проблема в том, что все это игнорирует главное — человека, его субъективность, его единичность, его отчаяние, боль, страдание, веру, безверие и т. д. и т. д. Вот в этой области, игнорируемой позитивизмом-материализмом-
Собственно экзистенциализм появился как альтернатива модерну (материализму/атеизму/
О «резонах сердца», кратчайшая суть экзистенциализма в его противостоянии с «объективной истиной»: «У сердца есть свой разум, о котором наш разум ничего не знает». «Бога познают сердцем, а не рассудком. Вот что такое вера. Бог является сердцу, а не рассудку».
О «мыслящем тростнике», чисто экзистенциалистское определение человека (огромная вселенная и ничтожный человек, но человек за счет своей субъективности экзистенциально «больше» вселенной): «Человек — всего лишь тростник, слабейшее из творений природы, но он — тростник мыслящий. Чтобы его уничтожить, вовсе не нужно, чтобы на него ополчилась вся Вселенная: довольно дуновения ветра, капли воды. Но пусть бы даже его уничтожила Вселенная, — человек все равно возвышеннее своей погубительницы, ибо сознает, что расстается с жизнью и что он слабее Вселенной, а она ничего не сознает.
Паскаль — это еще XVII век. В XIX веке — веке полного торжества материализма/атеизма/
Другие, не менее замечательные его тексты смотрите здесь.
Католик Паскаль, протестант Кьеркегор и православный Достоевский — автор не только важный для экзистенциализма, но и сам экзистенциалист, что может быть всего лучше видно по его «Запискам из подполья» (текст и аудиоверсия). Тем паче, что текст этот и написан чисто философски, как монолог героя о его идеях, это, в сущности, философский трактат по экзистенциализму, притворяющийся беллетристикой. «Записки» посвящены как раз единичной субъективности в ее противостоянии с «объективной истиной», тому, что нечто самое важное, «самая выгодная выгода» в никакой «разум», ни в какую «общеобязательную истину» не уложится:
«Помилуйте, — закричат вам, — восставать нельзя: это дважды два четыре! Природа вас не спрашивается; ей дела нет до ваших желаний и до того, нравятся ль вам ее законы или не нравятся. Вы обязаны принимать ее так, как она есть, а следственно, и все ее результаты. Стена, значит, и есть стена… и т. д., и т. д.». Господи боже, да какое мне дело до законов природы и арифметики, когда мне почему-нибудь эти законы и дважды два четыре не нравятся? Даже и злиться, выходит, тебе не на кого; что предмета не находится, а может быть, и никогда не найдется, что тут подмен, подтасовка, шулерство, что тут просто бурда, — неизвестно что и неизвестно кто, но, несмотря на все эти неизвестности и подтасовки, у вас все-таки болит, и чем больше вам неизвестно, тем больше болит!
Господа, я, конечно, шучу, и сам знаю, что неудачно шучу, но ведь и нельзя же все принимать за шутку. Я, может быть, скрыпя зубами шучу. Господа, меня мучат вопросы; разрешите их мне. Вот вы, например, человека от старых привычек хотите отучить и волю его исправить, сообразно с требованиями науки и здравого смысла. Но почему вы знаете, что человека не только можно, но и нужно так переделывать? из чего вы заключаете, что хотенью человеческому так необходимо надо исправиться? Одним словом, почему вы знаете, что такое исправление действительно принесет человеку выгоду? И, если уж все говорить, почему вы так наверно убеждены, что не идти против настоящих, нормальных выгод, гарантированных доводами разума и арифметикой, действительно для человека всегда выгодно и есть закон для всего человечества? Ведь это покамест еще только одно ваше предположение. Положим, что это закон логики, но, может быть, вовсе не человечества. Вы, может быть, думаете, господа, что я сумасшедший?
Свое собственное, вольное и свободное хотенье, свой собственный, хотя бы самый дикий каприз, своя фантазия, раздраженная иногда хоть бы даже до сумасшествия, — вот это-то все и есть та самая, пропущенная, самая выгодная выгода, которая ни под какую классификацию не подходит и от которой все системы и теории постоянно разлетаются к черту».
Другие тексты Достоевского смотрите здесь. Подборка множества произведений о Достоевском здесь.
Собственно экзистенциализм (Паскаля, Кьеркегора и Достоевского приписали к экзистенциалистам задним числом) зародился в России начале XX века — в лоне православной мысли. Николай Бердяев — вот великий христианский экзистенциалист, думавший всю жизнь о человеческой свободе, о отношениях Бога и человека, о Боге как свободе, о Христе как освободителе, о человеке в свободе своей, ищущем Бога. Для примера давайте возьмем одну их его явственно экзистенциалистских книг «Я и мир объектов. Опыт философии одиночества и общения». Бердяев как мыслитель сформировался в парадигме новоевропейской философии (другое дело, что он к ней не принадлежал, собственно, был одним из тех, кто разрушил ее). Для нее была характерна редукция реальности (в этой редукции погибали личность, свобода, мир) к изолированному субъекту, извне познающему внешний объект. Бердяев под эту схему подвел фактически само грехопадение: Божий мир, пав, раскололся на одиноких субъектов и объективное бытие.
Бердяеву всегда был свойственен дуализм, но не онтологический, а экзистенциальный, как борьба двух сил, как два состояния мира. Решение о состоянии мира проходит через свободу человека. Дух, свобода, личность — пространство общения, свободы и любви — истинный мир Божий. Мир объектов, объективация, необходимость, мир вещей, а не личностей — мир сей, падший. Фактически об этой мировой борьбе и идет речь в книге «Я и мир объектов». Другие его многочисленные книги и статьи смотрите здесь.
Рядом с Бердяевым — Лев Шестов, наиболее яростный, радикальный экзистенциалист, этакий ультраэкзистенциалист — именно в этом качестве он философ веры по преимуществу — и именно библейской веры. Его называют «антифилософом»: главной стремлением Шестова было вырваться из пут сознания, считающее, что оно — основание мира, из схем и абстракций разума, закрывающих реальность. Борьба с «самоочевидностями» — очевидностью смерти, страдания, того, что мир навязывает человеку. Для него они воплощались в рационализме и гуманистической морали. Он не мог идти по основной магистрали философии, чтобы снова не впутаться в дискурс мира сего: он выбирает формы афоризма и комментария. Главное для Шестова — выбраться из плена иллюзий «общеобязательных суждений» — к Богу. Шестов захвачен стихией Писания: особенно пророками и апостолом Павлом. Именно Библия, бросающая вызов миру, с ее воплем к Богу и ответом Бога на него — главное свидетельство того, что «самоочевидности» — страшная иллюзия, обман. «Ум ведет к необходимости, вера ведет к свободе» — эта цитата могла бы сойти за шестовский девиз. «Оглядываться на каждом шагу и спрашивать разрешения у истины, — пишет Шестов, — нужно лишь постольку, поскольку человек принадлежит к эмпирическому миру, в котором и в самом деле господствуют законы, нормы, правила… но человек ищет свободы и рвется к божественному». Вероятно, самый яркий эпизод шестовской борьбы против «разума» — «Апофеоз беспочвенности» (текст и аудиоверсия). Другие его книги смотрите здесь.
Примерно в тоже самое время во всем западном мире пробуждается другие версии экзистенциализма — мир под грохот мировых войн, революций и тоталитаризмом просыпался от сна материализма/атеизма/
«О трагическом чувстве жизни» — главная его философская книга. Здесь наиболее полно вскрыта тема неизбежной смерти и чаемого бессмертия. Унамуно часто называют «верующим атеистом»: для разума Бог невозможен, для экзистенции, конкретного «вот этого» существования — нужен только Бог. Выход из этой апории — кихотизм: вера в абсурд, вера, несмотря на очевидность. Перед очевидным фактом конечности всего сущего человек все-таки живет так, как будто бы вечность существует: только так возможны творчество, любовь, дружба, материнство. Вера и сомнение здесь — одно. Символ такой юродивой веры для Унамуно — Дон Кихот (или более широко — Воскресший Христос — «безумие для эллинов, соблазн для иудеев»).
Унамуно — один из самых ярких и честных представителей религиозности XX века — веры Гефсиманского борения, но не Пасхи. После атеистического Просвещения, перед лицом катастроф XX века такая форма веры, наверное, закономерна. Унамуно писал: «Те, кто верит, что они верят в Бога — но без сердечного неистовства, без мучений разума, без неуверенности, без сомнений, без доли отчаяния даже в утешении, — верят лишь в Идею Бога, но не в самого Бога. […] разум сильнее воли. Они не в состоянии вырваться из тисков разума, он тянет их к злобе и презрению. Их охватывает отчаяние, они отрицают в отчаянии, и Бог нисходит к ним, открывая им Себя в самом их отрицании Его». Другие книги Унамуно смотрите здесь.
Параллельно с Унамуно, во Франции Габриэль Марсель создавал свою версию католического экзистенциализма. «Быть и иметь» (включающий «Метафизический дневник (1928–1933)» и резюмирующий его «Очерк феноменологии обладания») — одна из центральных книг христианского экзистенциализма. Дневниковая форма принципиальна: не система, не ряд силлогизмов, а броски мысли, живое мышление живого человека. Россыпь мыслей «Метафизического дневника» Габриэля Марселя можно, огрубив, свести к оппозиции любовь/свобода/тайна — обладание/проблема (в сфере свободы такие вещи как зло, грех, любовь, бессмертие — живые тайны, касающиеся самого существа человека, в сфере обладания — мертвые проблемы, игнорирующие живого человека). «Иметь, обладать» — есть противоположность бытия/свободы, отсюда первоинтуиция Марселя: человека вообще не существует, есть вот это конкретное одушевленное тело (как это «обладать своим телом?»). Другие тексты его тексты смотрите здесь.
«Теистический экзистенциализм» литовского католического мыслителя Антанаса Мацейны — поздняя версия экзистенциализма. Интересно, что Мацейна продолжает традиции русской философии, то есть тут у нас — католический извод русской православной мысли. «Драма Иова» Мацейны — попытка философской интерпретации Книги Иова с позиций религиозного экзистенциализма. Автор в частности пишет:
«Сознание, вразумленное Откровением, что человек есть образ Божий, не могло примириться с тем, что этот образ своим бытием не раскрывает того, кого он являет. Совершенно невозможно, чтобы человек, будучи сотворен по образу Бога, был бы настолько омрачен, что в этой его омраченности бесследно исчез бы его Творец. Поэтому «Драма Иова» и взяла на себя трудную задачу в экзистенции раскрыть трансценденцию. И томистская, и экзистенциальная философия признают, что человек не имеет в себе основы для своего существования и потому всегда находится перед лицом небытия. «Драма Иова» как раз и является попыткой как можно полнее раскрыть это удивительное свойство существования и именно в нем увидеть сущностную предназначенность человека Богу; предназначенность, которая кроется в самой онтологической структуре человека и является изначальной и независимой от сознательной установки человека по отношению к Господу. Человек может не найти Бога или не принять Его, руководствуясь своей волею. Но сделать это своим бытием он не может, ибо оно все до самых своих глубин так сплетено, что собою выражает Бога, ищет Его и вопрошает Его, невзирая на то что сознательные уста даже словом о Боге не упоминают. Экзистенция есть вопрос, раскрытый перед лицом трансценденции. Это главная мысль “Драмы Иова”».
Другие книги Мацейны смотрите здесь.
«Философские пропасти» — цикл очерков преподобного Иустина (Поповича). Их жанр нелегко определить: емкие, цельные тексты, совместившие в себе философию, богословие, высокую поэзию, проповедь и притчу. В философской терминологии это творение Иустина (Поповича) можно отнести к экзистенциализму: вопль человеческого существа среди бессмыслицы, зла и тленности мира к Богу. Философия ввергает человека в пропасти «проклятых вопросов». Подлинная философия знает, что единственный выход — «взывать из бездны к Господу» вслед за Псалмопевцем.
«Этот мир… Что такое этот мир со всеми своими муками и тяжестями, трагедиями и страстями, как не безнадежный смертник? Да, безнадежный смертник, который постоянно в муках умирает и никак не умрет. Что нам остается? Скрежетать зубами и бунтовать? Но против кого и против чего? Эх, тщедушное человеческое создание никак не может найти главного виновника?! Оно дано людям лишь в той мере, чтобы они могли им тщетно мучиться, ощущая свою трагическую безысходность в этих ужасных условиях существования. Сознание человека — маленький светлячок в непроглядной ночи, повсюду вокруг сплошная темнота и непроглядный мрак. Гонимый неким внутренним беспокойством, бедный светлячок мчится из мрака в мрак, из малого в больший. Но вершина ужаса в том, что величайший мрак есть наименьший из тех, что дальше. Итак — бесконечность мрака».
Другие книги прп. Иустина здесь.
Мартин Бубер — это уже иудейский экзистенциализм (Шестов хоть и явно «билейский мыслитель», но внеконфессиональный, можно его считать как иудейским, так и христианским мыслителем). Бубер — один из основателей философии диалога. Он развивал свою мысль исходя из религиозного опыта Израиля с одной стороны, с другой — в контексте современной ему европейской философии. Иначе: Бубер концептуализирует библейскую веру (Танах и опыт Богоизбранного народа) в контексте философии (пост)христианской традиции (которая тоже, конечно, восходит так или иначе к Писанию). Главный его текст — философская поэма «Я и Ты»: Бог как вечное Ты, к Которому обращается человеческое Я и противостоящие Я и Ты, — Оно как мир отчуждения, греха, зла, смерти. Другие его тексты смотрите здесь.
Мы подошли к двум титанам немецкого экзистенциализма — Ясперсу и Хайдеггеру. Раз экзистенциализм это философия веры в условиях «смерти Бога», надо нам задеть тему провозгласителя «смерти Бога» — Ницше. Ницше известен как величайший антихристианский философ. Ясперс в своем небольшом исследовании «Ницше и христианство» показывает, что с отношением Ницше к христианству все совсем не так просто.
Общая логика отношений Ницше и христианства Ясперсом намечается так:
«Захваченность Ницше христианскими импульсами, затем — использование их в борьбе против христианства и, наконец, поворот вспять, в котором вновь отвергается все, что было позитивно утверждено наперекор ранее отвергнутому христианству, — это движение составляет основную структуру ницшевского мышления».
Хайдеггер хоть и начинал как экзистенциалист, всегда от экзистенциализма открещивался и правильно делал. Экзистенциализм был чем-то вроде стратегического отступления веры в условиях победы атеизма/материализма/
«О поэтах и поэзии. Гёльдерлин. Рильке. Тракль» — три статьи Хайдеггера: «Гёльдерлин и сущность поэзии», «Нужны ли поэты?», «Язык поэмы». Один из главных философов за всю мировую историю дает образцовое толкование поэзии. Но не только этим замечательны эти тексты, особенно «Нужны ли поэты?». Это принципиально важный текст для понимания религиозной и одновременно — социальной философии Хайдеггера.
Современная эпоха, по Хайдеггеру, есть мировая ночь, откуда ушли старые боги и не пришли новые. День богов закончился вечером Христа, ныне же нет и Христа (то есть Христос запустил процесс обезбоживания). Мировая ночь, время скудости и убогости характеризуется поставом: техникой, производственно-
«Отсутствие Бога означает, что больше ни один бог не собирает вокруг себя зримо и бесспорно людей и вещи и не выстраивает из этого собрания мировую историю и человеческое в ней пребывание. Но в отсутствии Бога дает о себе знать еще и нечто худшее. Не просто и не только боги сбежали, но в мировой истории угасло само божественное сияние. Время ночи мира — это скудное, жалкое, убогое время, ибо и становится оно все более скудным и смутным. Стало оно уже настолько оскудевшим, что не может, не в состоянии замечать отсутствия Бога в качестве отсутствия».
«Долго тянется скудно-бедственное время мировой ночи. Достаточно долго ему добираться даже до ее середины. В полночь этой ночи скудость времени наибольшая. Тогда бедствующее время не в состоянии познавать даже свою убогость и скудость. Эта неспособность, когда даже скудость скудного оказывается во мраке, и есть абсолютная этого времени убогость».
О сложных отношениях Хайдеггер/христианство смотрите здесь.
Атеистический экзистенциализм
Отметим все же два текста экзистенциалистов-атеистов.
«За закрытыми дверями» (текст и аудиоверсия) — знаменитая пьеса Сартра, именно отсюда знаменитое «ад — это другие». Сартр — атеистический экзистециалист, но эта пьеса просто напрашивается на христианское толкование. Действительно, если забыть убеждения Сартра и просто прочитать пьесу, то она предстанет как прекрасная христианская притча о аде и грехе. Три грешника в аду: и Сартр блестяще показывает диалектику греха, как грех запирает грешника в аду.
«Чума» Камю (текст и аудиоверсия) — один из главных романов XX в., подходящее чтение для времени пандемии, хотя надо иметь в виду, что чума здесь не только болезнь, но и символ вообще мирового зла (конкретнее — символ нацизма). Камю — один из основоположников атеистического экзистенциализма, то есть очевидно не христианин, но в качестве задающего «проклятые вопросы» — таки находящийся в области христианской мысли. Это хорошо видно по «Чуме», по факту повторяющей проблематику «Братьев Карамазовых»: дело не в бытии Бога, а в том, что мир полон зла, страданий, в частности — невинного страдания, страдания детей. Зная это, нельзя принять ни Бога, ни какого-либо вообще «оправдания» зла: абсурд. Главный герой, честно принимая этот абсурд, противопоставляет ему активное противоборство злу. Такова позиция атеистического экзистенциализма.
Но в «Чуме» есть и другая позиция — священник, сначала чуть ли не с радостью встретивший чуму как справедливое наказание от Господа. Но такой мстительный триумфализм быстро проходит, когда священник встречается с реальными страданиями и смертями людей, детей. К концу романа он изменит позицию, не отрекаясь от христианства: силой абсурда все равно надо верить в Бога, в справедливость Его Замысла, при этом подлинное христианство — в активном противоборстве злу. Так и атеистический экзистенциалист, и христианский экзистенциалист вместе борются с чумой.
Лекции об экзистенциализме
Курс лекций замечательного современного философа Петра Рябова о экзистенциалистах (все упомянутые нами выше персоналии у него есть, кроме Достоевского, несколько рябовских лекций о котором вы найдете здесь).
Три лекционных курса недавно скончавшегося великого христианского мыслителя Сергей Хоружего: «Становление нового антропологизма в европейской мысли XIX–XX вв.» (там есть о Кьеркегоре, Хайдеггере и Ницще; курсу соответствует книга «Фонарь Диогена»), «Философия Кьеркегора как антропология размыкания», «Хайдеггер плюс: философия Хайдеггера и ее выходы в проблематику современной мысли».
Курс Сергея Пименова «История философии от эпохи Просвещения до XX века» заканчивается тремя лекциями об экзистенциалистах (Хайдеггер, Ясперс, Сартр).
Экзистенциалисты об экзистенциализме
Отметим несколько экзистенциалистских трактовок самого же экзистенциализма:
— Три книги Льва Шестова: «Достоевский и Ницше», «Киргегард и экзистенциальная философия (Глас вопиющего в пустыне)», «На весах Иова» (там о Паскале и Достоевском).
— Статьи Бердяева «Сартр и судьба экзистенциализма», «Лев Шестов и Киркегор», «Основная идея философии Льва Шестова». Книга Бердяева «Миросозерцание Достоевского».
— Книга Мацейны «Великий Инквизитор» (о Достоевском, разумеется).
— Напоследок неэкзистенциалистская книжка, которая поможет увидеть экзистенциализм в другой перспективе — «От Гегеля к Ницше. Революционный перелом в мышлении XIX века. Маркс и Кьеркегор» Карла Лёвита (ученика Хайдеггера).
В этой книге сравниваются два главных ученика Гегеля — Маркс и Кьеркегор. В своей борьбе с Гегелем они лишь продолжают в разных направлениях его мысль. Для Гегеля Конец истории уже произошел, христианство «снято» в современном обществе. Маркс и Кьеркегор же считают, что Конец истории только впереди. Оба восстают против буржуазного общества в ужасе перед самой мыслью о том, что оно — завершение истории человечества. Оба зовут к революции. Маркс — к внешней, социальной. Кьеркегор — к внутренней, экзистенциальной. Даже в своей борьбе с христианством они в глубине едины — Маркс отвергает современное ему христианство, как ложное сознание, но и Кьеркегор, этот великий христианский мыслитель, тоже борется с современным предавшем себя христианством во имя христианства подлинного, тоже против «ложного сознания». Самое интересное в книге — то, что социальная революция Маркса и экзистенциальная революция Кьеркегора имеет один источник, они — две стороны одной монеты, внешнее и внутреннее недовольство капитализмом (хотя, по Лёвиту, скорее получается, что эти двое разорвали мысль Гегеля пополам). Тема книги, таким образом — «преобразование и искажение гегелевской философии абсолютного духа в марксизм и экзистенциализм Марксом и Кьеркегором». Так экзистенциализм ставится в весьма интересной перспективе — в сравнении и сродстве с гегелианством и марксизмом (кои, как правило, никак с ним не соотносят, хотя, скажем, Бердяев начинал как марксист — и всегда оставался «левым», а Сартр как раз смыкал марксизм и экзистенциализм — эта тема поднимается в вышеупомянутой статье Бердяева).
