на наш Телеграм
Первую рассылку медиатеки Предание.ру в новом учебном и церковном году решили посвятить педагогике, и вот под каким углом: Луи Альтюссер считал, что «основным идеологическим аппаратом феодализма» были церкви, а «капитализма» — школы: «церковь» и «школа» есть два механизма, где производится определенного рода индивид — с соответствующим мировидением, идентичностью, представлениями о себе, других, обществе, реальностью, диспозитивами, габитусами etc. etc. Независимо от того, как мы смотрим на эту теорию, она ценна уже одним тем, что проблематизирует наши привычные, некритические представления о церквях и школах; например: современный критический мыслитель должен направить свои демифологизирующие, демистифицирующие, разоблачающие etc. усилия на систему образования и науки; напротив, тот, кто еще зачем-то продолжает критиковать Церковь, оказывается частью современного идеологического аппарата («просвещения»), то есть «ретроградом», «реакционером» etc. Та система учреждений, механизмов, через которую прогоняют первичный человеческий материал с целью выработки субъекта текущей господствующей идеологии, — не Церковь, а школа; следовательно, критик современной идеологии должен иметь дело с образовательной системой.
Этот альтюссерианский шаг позволяет нам совершить первичную проблематизацию и провалиться в глубь многовековой сложнейшей истории переплетения разных церквей, разных школ, разных господствующих идеологий и разных подрывающих их либертарных теорий и практик. Из этой глуби мы достанем всего-навсего три книги — зато какие, интереснейшие.
Оказывается, что «просвещение» (современная система образования) в его освободительном, эгалитарном аспекте рождается в ходе радикальной критики предшествующих форм образования — критики, производящейся в одном комплексе с критикой частной собственности, классового общества etc. и критикой милитаризма — критикой, осуществляемой христианами. Найденная здесь формула потверждается также и на одном советском, и на одном западном примере: либертарная педагогика рождается и переучеждается в рамках (той или иной) христианской, антимилитаристской, эгалитарной альтернативы как критика педагогики, обслуживающей нужды классовых, милитаристских социумов.
«Школа»: место, где группы детей, подобранных по возрасту (классы), изучают разные предметы («уроки»), во многом создана и осмыслена Яном Амосом Коменским, великим педагогом — и либертарным теологом.
Движения альтернативной жизни, мирной-ненасильственной жизни в братстве и равенстве, самоорганизации и общности труда и собственности в Чехии XV–XVII вв., связанные с гусизмом (куда вливались еще и остатки аналогичных средневековых движений вроде вальденсов и представители уже реформационных движений вроде анабаптистов), создали выдающуюся систему культуры. «Ученость» считалась этими движениями привилегией и орудием господствующих классов (знати, ростовщиков, инквизиторов etc.), что вело, однако, вовсе не к обскурантизму, а наоборот, к созданию альтернативной, общедоступной, народной системы школ, типографий и тому подобных учреждений, составивших целую альтернативную систему культуры. Здесь — в отвержнии предшествующих форм воспитания, образования, культуры — развилась и достигла потрясающих успехов целая либертарно-эгалитарная педагогика: отрицание побоев, система охраны здоровья, гигиена, индивидуальный подход к ученикам, психологическое измерение образования и т. п. Этот опыт осмыслялся и систематизировался в творчестве Яна Амоса Коменского («выход из схоластических лабиринтов», «изгнание из школ косности» — характерные названия двух его трудов), епископа Церкви Чешских Братьев, образованной отчасти из таборитов (радикальных коммунистов-гуситов), отчасти из последователей Петра Хельчицкого (радикальные пацифисты-гуситы), отчасти из вальденсов (средневекового христиано-социалистического движения): современная педагогика родилась как обобщение опыта христианского антимилитаристского социализма.
Коменский собственно создал «педагогику», науку об образовании, в частности — «классно-урочную систему», продуманную согласно закномерностям развития детей последовательность групповых
Коменский жил во время чудовищных войн, массовых кровавых боен (XVII в.) — в одной из них почти полностью была вырезана его паства. Посреди океана крови он выступает с программой установления вечного мира, прекращений массового производства смертей. Все люди, созданные одним Творцом, равны (напомним, что Коменский — продукт целого спектра живых христиано-социалистических экспериментов XV–XVII вв.): это основание универсалистской философии Коменского: единое человечество, просвещаемое Светом Божьим (основной образ «Вселенского совета»), должно прекратить распри и создать универсальные системы науки, образования и воспитания: христианская теология имплицирует эгалитарную педагогику, а она имплицирует пацифистскую политику; так и выстроена книга: покаяние, пробуждение от тьмы текущих религиозных, политических распрей, несправедливых политических и экономических практик, от постоянных войн к Свету: Панегерсия (Всепробуждение), Панавгия (Всепросвещение), Пансофия (Всемудрость) — здесь в покаянии-просвещении закладываются основы теологии и философии, переливающихся в: Панпедию (Всевоспитание), Панглоттию (Всеобщая культура языков), в программу всеобщей педагогики и всеобщего мира (характернейшим образом педагогика и антимилитаризм-универсализм связаны: первая устраняет предрассудки, разрушает преграды для реализации второго, второе реализуется как образовательная, научная, культурная, церковная международная инфраструктура), долженствующих воплотиться в: Панортосию (Всеисправление): отмена войн и вообще оружия, ростовщичества, монополий, олигополий, создание систем социальной зашиты, здравоохранения, мирное объединение сначала христианских народов, затем всех народов Земли и т.п.
Важно, что это все не мечтания утописта: Коменский — влиятельный политик своего времени; изложенная во «Вселенском совете» мирная программа предлагалась Коменским на мирном конгрессе в Бреде (1667); изложенная во «Вселенском совете» педагогическая программа систематизирует и осмысляет реальный педагогический опыт Коменского; он, однако, характернейшим образом пишет: «если это сон, мечта, то лучше так мечтать, чем гибнуть в поисках мирских греховных удовольствий». Таков исток современной системы образования, от которого она уже давно оторвалась — либертарно-эгалитарный, антимилитаристский, христианский исток. Всякая либертарная педагогика есть возвращение к нему.
Две оставшиеся книги написаны в кон. XX века (70–80-е гг.): система общедоступного школьного образования достигает в эту эпоху предельного развития, перезревает. В частности, в СССР школа уже решила проблему безграмотности, обрабатывает все без исключения слои населения etc. И вот развилка: советская система образования — безусловно, потрясающее достижение, но к 70–80-м гг. она как созданная для приобщения к современной культуре огромных безграмотных масс свою задачу выполнила: куда дальше? — советское образование с одной стороны — образец бюрократизированного, идеологизированного, «казарменного» etc. образования, с другой — представляет целый спектр педагогических новаций, альтернатив, обещавших какой-то рывок дальше за пределы массовой школы. Один из представителей этой советской педагогической альтернативности (потерянной с крахом СССР) — Генрих Батищев.
Батищев — великий советский марксист, один из немногих, кто в СССР честно, сознательно, искренне развивал марксизм, а в частности его педагогическую компоненту. И вот что интересно: такое честное, творческое развитие марксизма приводит Батищева к обращению к православному христианству— без разрыва с марксизмом, но напротив — это обращение оказывается органично, изнутри сформировавшейся следующей ступенью развития все того же марксистского, либертарно-эгалитаного мышления Батищева. Однако мир бюрократии, мир отчуждения, мир овещнения, индустриальный, массовый мир (СССР был в каком-то смысле величайшей попыткой преодолеть его и одновременно самым ярким его представителем: «диалектика») порождает и соответствующую педагогику: и тут важно ухватить ту мысль, что недостаточно просто критиковать такую массовую, отчуждающую педагогику, нужно критиковать всю систему, ее порождающую. Так и делал Батищев, критикуя саму ту отчуждающую, овещняющую, обесчеловечивающую логику, что лежит в основании как и современной массовой школы, так и авторитарных систем управления на производстве и вообще в обществе — милитаристкую в своей сути, антиэкологическую в своей сути — замыкающую человека от «беспредельной полифонической диалектики универсума» (имя Бога в марксистской криптотеологии Батищева).
Во втором томе «Философско-педагогических сочинений» Батищева собраны его тексты после обращения в православие, то есть — криптотеологические, и вот мы здесь находим особого рода, прекраснейшую, интереснейшую марксистскую антимилитаристскую педагогику, фундированную в христианской теологии. Педагогическая компонента здесь кружится, в общем, вокруг типических для советской гуманистической педагогики тем, проблем, предложений; тут именно всего интересней, что эта советская гуманистическая педагогика — лишь аспект в социалистической антимилитаристской теологии.
«Взебисившееся ничто» обывателя, «вооруженное животное», внешне цивилизованный бескультурный нигилист — вот концептуальный персонаж Батищева: образчик (логически очищенная схема) жителя индустриальных обществ. Обессмысленный, оторванный от всякой общности индивид-атом, от всякой культуры (скажем, от «культуры глубинного общения» — молитвы), знающий только свои потребности — он ищет удовлетворить их — и находит способ удовлетворения в Роде-Порядке, Авторитарном Авторитете и пр. (национализм, милитаризм, авторитаризм — и соответствующий тип школы: школа-фабрика, школа-казарма, школа эпохи индустриализма). Все обессмысливающая и обесценивающая, опустошающая, разрушительная энергия — одна и та же играет и в душе обывателя-нигилиста, и в «Деле» (корпорации или государства) деловитого дельца, и в бюрократической машине, и в разгуле тоталитарного насилия, и в разгуле милитаристского насилия — и в забюрократизированной, идеологизированной массовой школе. «Частные» энергии обывателей-нигилистов собираются вместе в нигилистических огромных машинах того или иного Дела. Энергии эти суть отчужденные энергии человека — долженствующие по внутреннему своему предназначению пойти на обожение (марксист-криптотеолог Батищев пользуется, конечно, другими терминами) эти энергии идут на расчеловечивание, обессмысливание, обесценивание — а в частности на утилизацию — превращение в лишь средство, орудие — всего богатства культуры — вместо «творческого наследования» ей. В частности, поэтому христианство — религию любви, кротости, покаяния, прощения, смирения и пр. и пр. или марксизм — мощнейшую из всех либертарно-эгалитарных теорий — удается превратить в орудие, средство процессов совершенно противоположных перечисленному: в орудие авторитаризма-милитаризма: обыватель-нигилист и функционер-нигилист отчуждают как «православие», так и «марксизм» — или, скажем, «просвещение», изначальную суть и смысл школы — от их собственных смыслов и ценностей, инструментализируют его, превращает в ресурс своей властной похоти — как и вообще все, что попадется им под руку.
Предлагаемая Батищевым педагогическая либертарная альтернатива и долженствовала воспрепятствовать всему этому: педагогика, раскрывающая в учениках потенции творческих существ, призванных к «глубинному общению» (молитва и пр. высшие духовные практики) в «полифонии универсума», в антимилитаристскому-антиавторитарному-экологическому участию в ней — в любви и смирении, без гордыни и гнева. Вот несколько заглавий философско-педагогических текстов Батищева: Непреходящие ценности сокровенного детства; Нравственный смысл диалектики (К критике антропоцентризма); Диалектика и смысл творчества (к критике антропоцентризма); Целостность культуры и бесконечное мировоззренческое становление человека; Творчество с собственно философской точки зрения (К вопросу о созидательном назначении человека во Вселенной); Глубинное общение как исток нравственности; Диалектика перед лицом глобально-экологической ситуации; Особенности культуры глубинного общения; Безусловные ценности и творческое отношение к миру: творчество в исследовании и творчество в духовном искании, Ценностные уроки глобально-экологической ситуации (к формированию со-творческого типа личности); Верность призванию: в со-творчестве наследуем и в наследовании со-творим; Творчество и новое педагогическое мышление: от диалектики междусубъектности к проекту «Система обновления воспитательных процессов»; Человек совершенствующий; Начинать себя; Воспитание в общении; Три типа педагогики; Полюсы души; Доверчивость; Щедрость; Радость; Детская любовь; Взгляд философа на любовь к детям; Истина и безусловные ценности, Педагогическое понимание как сотворчество (к философской проблематике нового педагогического мышления); Гармонически-полифоническое воспитание в человеке наследующее-творческого субъекта, верного своему призванию; Педагогическое экспериментирование; Корни и плоды. Размышление об истоках и условии человеческой плодотворности; Ценности – больше, чем человеческое; Мировоззренческие предпосылки и смысл проблематики отчуждения; Человечность или антропоцентризм? Антитеза между ценностной посвященностью и гордым самодовлением; и т. д. и т. п.
Отметим, что как и Коменский, Батищев — не мечтатель, не утопист, а практик — педагог участвовавший в реальных альтернативных массовой школе педагогических начинаниях, предлагавший программы для них, осмыслявший их.
Батищев в зоне советской модели индустриализма врастает в христианскую теологию как основание либертарной антимилитаристской антиавторитарной педагогики из социализма без разрыва с ним. Нечто подобное происходит и в зоне западной модели индустриализма, но как бы в обратном порядке, в творчестве Ивана Иллича: из христианской теологии без разрыва с ней Иллич врастает в либертарный социализм как основание антимилитаристской антиавторитарной педагогики.
Иван Иллич — католический священник, богослов, философ радикально-либертарно-эгалитарных взглядов, классик современной социально-критический мысли. Родился в хорватской семье в Австрии; учился в Ватикане и Италии; там участвовал в антифашистском Сопротивлении; в 50-х гг. служил священником в пуэрториканском, бедняцком районе Нью-Йорка; затем участвует в разных образовательных католических проектах в Латинской Америке; возглавляет знаменитый Центр межкультурной коммуникации в Мексике. То есть: тоже отнюдь не мечтатель, не утопист, но практик, чьи тексты — осмысление именно практики. Иллич критиковал индустриальное, дисциплинарное общество за отчуждение, овещнение, расчеловечивание etc. — на примере школы, медицины и т. п. конкретных кейсах.
Самая известная его книга, с крайне красноречивым названием — «Освобождение от школ», классическая книга по критике современной школьной системы как института дегуманизации, отчуждения etc. Иллич пишет: «я собираюсь показать в этих эссе, что институализация человеческих ценностей неизбежно ведет к загрязнению среды, социальной поляризации и психологическому бессилию — три направления процесса глобальной деградации и модернизированной нищеты. Крысиные бега принимаются за производительный труд. Здоровье, учение, личное достоинство, независимость и творческие усилия практически приравнены к деятельности соответствующих государственных институтов, которые якобы служат этим целям, и движение к ним приравнено к росту ресурсов, выделяемых на управление больницами, школами и другими учреждениями. Я хочу поднять общий вопрос о взаимоопределении сущности человека и природы современных социальных институтов, которое характеризует наше мировоззрение и язык. В качестве основного примера и объекта рассмотрения я выбрал школу, поэтому здесь лишь косвенно затрагиваются другие бюрократические институты корпоративного государства: семья как потребитель, партия, армия, церковь, средства информации. Большинство ведущихся сейчас исследований о будущем защищает дальнейший рост институциализации ценностей, а мы должны определить условия, при которых происходило бы абсолютно противоположное. Нам необходимо исследовать возможности использования технологий для создания таких институтов, которые служили бы личному, творческому и независимому взаимодействию людей и возникновению ценностей, по самой своей сути не поддающихся технократическому контролю. Нам надо пересмотреть основы современной футурологии».
