на наш Телеграм
Святые Отцы и психология. Какая тут связь? Но давайте рассмотрим обе вводные. Есть святоотеческое богословие, которое нуждается в переводе на современный язык. В том числе и на язык психологии. И есть множество «психологических» понятий, которые мы привычно употребляем каждый день, хотя они пришли из специализированного лексикона. Насколько эти понятия соответствуют святоотеческой парадигме? И самое главное, так ли мы правильно понимаем, что стоит за этими «психологизмами»?
Каждую неделю Рождественского поста мы будем разбирать по одному такому понятию — заниженная (завышенная) самооценка, токсичные отношения, зависимости… Сегодня поговорим о самооценке и о том, как она вяжется со святоотеческим представлением о смирении.
Ожидания/реальность
Впервые феномен самооценки описан американским философом и психологом Уильямом Джеймсом в 1890 году:
«Я, считающий себя психологом, почувствую унижение, если узнаю, что другие осведомлены в психологии гораздо лучше меня. При этом я вполне комфортно себя чувствую, не зная греческого языка; этот мой недостаток не вызывает у меня никакого чувства униженности. Имей я претензии быть лингвистом, все было бы наоборот. Налицо парадокс: человек до смерти раздосадован лишь потому, что он только второй боксер или гребец в мире. Тот факт, что он может победить все человечество за исключением одного — ничто… Таким образом, наше самочувствие полностью зависит от того, чего мы сами решили добиться и кем стать. Оно определяется отношением того, что мы достигли на данный момент к нашим предполагаемым возможностям; другими словами, представляет собой дробь, в числителе которой успех, а в знаменателе притязания, соответственно: самооценка = успех/притязания».
Боль от самообмана
Если от христианина требуется смирение, если режим «быть хуже всех человеков» просто необходим при подъеме — как первая передача в автомобиле для крутой горки, то «здоровая самооценка» — это, выходит, первейший враг христианина. Тот психический балласт, от которого нужно избавиться.
Действительно, как принять помощь Божию, если не преодолеть самомнение и уверенность в том, что мы хоть что-то можем сами по себе?
Мы помним притчу о мытаре и фарисее и очень боимся оказаться фарисеями, которые мнят, будто заслужили спасение, поскольку много потрудились для него.
Еще мы знаем, что покаяние — болезненный процесс, и именно потому болезненный, что мы отказываемся от привычного взгляда на себя как на «хорошего» человека и учимся видеть в себе и плохое. Это плохое ранит нас, мы на какое-то время остаемся беззащитными, один на один с нашим внутренним злом и с сознанием своей никчемности.
Что может быть болезненнее, чем мысль о том, что мы прожили несколько десятков лет и не достигли ничего духовно толкового? Представьте, что вы 20 лет в браке и вам говорят, что вы отвратительный муж. Представьте, что взрослые дети говорят вам, что вы ужасный отец. Наверное, настоящее покаяние начинается примерно с такого же «открытия». Другое дело, что христианин не остается один. Его защищает Бог. Каким образом?
Покаяние есть боль от самообмана, которым грешный человек долго себя убаюкивал, долго-предолго, а именно — до того момента, пока не почувствовал боль от самообмана. Но сама эта боль ведет к отчаянию и самоубийству, если с нею не связан стыд и страх Божий. Лишь тогда эта боль от самообмана не гибельна, но целительна. Блаженный Августин сперва ощутил гибельную боль от самообмана, которая убила бы и душу его, и тело, если бы ее быстро не догнали стыд и страх Божий.
Покаяние есть неожиданное видение своей проказы и вопль о лекарстве и враче. Когда темноволосый человек долго не смотрит на себя в зеркало, затем неожиданно встанет перед ним — а он весь седой! Так и не покаявшийся грешник долго думает и утверждает, что его душа здорова и безгрешна, пока однажды у него неожиданно не прорежется духовное зрение и он не увидит, что душа его вся в проказе. Но как увидеть свою душевную проказу, не смотря в зеркало?
Христос является тем зеркалом, в котором каждый видит себя таким, каков он есть. Сие единственное зеркало и дано человечеству, чтобы все люди смотрели в него и видели, каковы они. Ибо во Христе как в наичистейшем зеркале каждый видит себя больным и уродливым, и еще видит свой прекрасный первоначальный образ, каким он был и каким опять должен бы стать. И грешный Закхей, снаружи здоровый и видный, узнав о Господе нашем Иисусе Христе, обнаружил в самом себе страшного прокаженного и страшную боль, для которой не было врача на земле, кроме Иисуса.
Святитель Николай Сербский. Беседы
Двое во мне
Какие важные слова о сиюминутном уродстве и вечной красоте! По-моему, быть христианином — значит учиться отказываться от простых ответов, построенных на формальной логике. Если не А, то не-А, если не М, то Ж, если не здоровая самооценка, то смирение. Так? Нет, не так. Тут подмена: то, что в психологии называется «самооценкой», касается вовсе не только плохого или хорошего в нашей душе. Она касается человека целиком — не в каком-то метафизическом смысле, а в смысле вообще всего, что мы о себе знаем. А знаем мы не только «плохое» и «хорошее», не характер или склад ума, но и саму способность видеть, понимать, осознавать.
В самооценке всегда присутствуют двое: тот, кто оценивает, и тот, кого оценивают. И даже если тот, кого оценивают, «не очень», остается «неприкосновенный запас» меня как оценивающего.
Мы можем пожертвовать вторым, но ни в коем случае не должны пренебрегать первым. Иначе просто сойдем с ума. Но ведь именно на этом построен и акт покаяния — на отделении себя оценивающего от оцениваемого греха. Мы видим свой грех и противопоставляем его «грешнику», то есть нам самим, которые сотворены Богом способными на безгрешную жизнь.
Святые Отцы часто описывали этих «двух нас» с помощью понятий ума (=чистый человек, образ Божий) и страстей, то есть всего наносного, несущественного в человеке.
Даны человеку гнев и пожелание, но ему дан и ум; и пока ум этот был здрав, пребывали в своем чине и эти движения, именно: пожелание устремлялось к мысленным благам Божиим и их вожделевало, а гнев <через раздражение, ревность> опять это же самое пожелание раздражал и приводил в напряжение, чтобы оно с большим рвением вожделевало этих благ божественных и, мало-помалу устремляясь ввысь, приблизилось к Богу и Им услаждалось.
Но поскольку ум наш занемог и потерял здравие, которое хранило его в должном порядке, и, как больной и поврежденный, вышел из своего чина и растлился, и стал вместо того чтобы помышлять о небесных благах, помышлять только о мирском, то по этой причине вожделевает он того, что несообразно с ним, и гневается неразумно, и через то уподобляется зверям и скотам. Но христианин, который сделался здравым по уму благодатию Христовою, опять вожделевает только Божиих благ, для которых даны естеству человеческому и гнев, и пожелание. Тот же христианин, который не таков, еще не сделался христианином, и пусть он не обманывает себя.
Прп. Симеон Новый Богослов. Слово 23
Двигаться дальше — как страшно
Аскетику почти две тысячи лет сравнивают со спортивными состязаниями — это уже трюизм. Но потому и трюизм, что аналогия очень точна, в том числе и применительно к нашей теме.
Понятный для российских футбольных болельщиков пример: с техническим оснащением, с уровнем мастерства у наших футболистов все в порядке, а вот самооценка занижена. Поэтому в ключевых матчах они боятся принимать мяч, боятся его разыгрывать, боятся продвигать вперед. Выходит, что они не достигают результата не потому, что плохи, а потому, что думают, будто они плохи.
Низкая самооценка блокирует наши возможности. И в духовной жизни тоже. Мы не достигаем того, на что точно способны (иначе Господь нас бы к этому не призывал), не только потому, что нам лень, а потому, что «боимся». А точнее, уверены, что христианская жизнь не особо имеет к нам отношение. Мы концентрируемся на том «втором человеке» в нас, который стесняется быть святым. И забываем о том, что есть «первый человек», у которого есть все для святости — все, кроме «здоровой самооценки». То есть уверенности в том, что я могу быть сыном Божиим.
Задумаемся: сомневаться в том, что мы на что-то способны — хоть на духовном, хоть на мирском поприще, — означает сомневаться в том, что Бог мог нам эту способность дать.
И если, поскольку легкодоступными и малоценными бывают в глазах наших жемчужины наши по сравнению с их жемчужинами, или если бурь океанских избегаем мы и полностью теряем усердие, то никогда не научимся мы плавать в молитве; не достигнем мы и умственного искусства, которое происходит от духовной мудрости, и не сойдем мы в глубины, где находятся богатства.
И может быть, даже дневной хлеб наш не будет обеспечен для поддержания кратковременной жизни нашей, и окончим мы тем, что всегда будем пребывать в нищете и нужде. Ибо не столь мала рука Господня, научившая Отцов сознательному плаванию ума и уверенности при путешествии по океану, столь исполненному богатств, чтобы и нам не дать в угодное Ему время крепкое снаряжение, способное противостоять волнам страшного океана, дабы достигли мы тех мест, из которых Отцы извлекали духовные сокровища.
Прп. Исаак Сирин. О божественных тайнах и о духовной жизни
Аскеты и мистики
Ну и самое главное. Да, мы должны быть беспощадны к врагам Царствия Небесного в себе, но ведь само это Царствие Небесное тоже находится в нас. Не в храме Соломона, не в соборе Василия Блаженного, не в Марианской впадине и не на Эвересте. Все духовные подъемы и углубления происходят внутри человеческого сердца.
Конечно, нам мешают мелкие и крупные грехи, но ведь они, как мы уже поняли, — это не мы сами. А скорее, мусор, который должен обойти наш «Витязь-Д» на пути к самой глубокой точке духовного океана. Который должен переступить не погибший, а потенциально бессмертный внутренний альпинист. Полезно читать не только аскетов, но и мистиков (тем более что это часто одни и те же люди): не только для того, чтобы получить «инструкцию», а для чтобы убедиться — человек призван к такому, что дух захватывает. И если мы призваны стремиться к таким высотам, то как мы должны оценивать нашего внутреннего человека, то есть самих себя? Должны ли мы бояться оценить его слишком высоко?
Разумеется, «не усумнившийся в сердце своем», то есть не сомневающийся в уме и не рассекающий непосредственное соединение с Богом, возникшее через веру, как бесстрастный, а вернее как ставший уже в этом единении богом через веру, повелевает горе сей передвинуться, и она передвинется. Этими [словами] [Господь] указывает на плотское помышление и выявляет закон плоти, подлинно тяжкий и непередвигаемый, а в отношении к естественной силе — совершенно неподвижный и незыблемый. Ибо столь глубоко укоренилась в природе человеков через чувство сила неразумия, что многие считают, будто человек есть лишь плоть, обладающая чувством как способностью для наслаждения здешней жизнью. Итак, все возможно верующему (Мк 9:23) и не сомневающемуся, то есть не разрушающему посредством связи души с телом по чувству возникшего в нем вследствие веры единения с Богом по уму. И насколько он делает [свой] ум чуждым миру и плоти, настолько он сближается с Богом, становясь совершенно благим в деяниях [своих].
Прп. Максим Исповедник. Вопросоответы к Фалассию
