Подпишитесь
на наш Телеграм

 

   ×

23 июня 1923 года отошел ко Господу старец Алексей Мечев — может быть, самый яркий представитель «исихастского возрождения» в России XIX — нач. XX в. Старец, учитель Иисусовой молитвы, покаяния, борьбы со страстями, прозорливый советчик и т. д. — но притом не монах, а семейный священник, и не в «пустыне», а в центре огромного города: московский приходской священник.

Пастырь, проповедник в маленьком храме, поначалу почти пустом, устроитель приюта для сирот и нищих, учитель в женской гимназии, муж и отец: и вместе с тем старец-исихаст. Тут не христиане бегут из Города в Пустыню, а Пустыня проникает в Город, исихазм становится не уделом избранных, а достоянием многих.

Отец Алексей, например, окормлял философа-экзистенциалиста Николая Бердяева, художника-авангардиста Роберта Фалька, иконописца и реставратора монахиню Иулианию (Соколову): возрождалась-обновлялась православная культура, от своего истока — умного делания — и вплоть до искусства и философии. Главное: старец создает общину, которую уже в эпоху советских гонений возглавит его сын — Сергий Мечев, оформивший идеи и практики своего отца (в частности, главное: Иисусова молитва должна быть практикой не только монахов, но всех православных христиан) в полноценную концепцию «монастыря в миру», исихастской духовной практики, аутентичной христианской жизни — «в миру». И не просто в миру, но уже посреди атеистической диктатуры: отца Сергия расстреливают в 1942 году, отца Алексея в начале 20-х перед смертью вызывают на допросы.

Но вот что кажется самым главным: праведный Алексей учит, конечно, о смирении, покаянии, борьбе с гордыней и другими страстями, делании Иисусовой молитвы и пр. элементах классического набора православной аскетики, но здесь — у отца Алексея, более чем у других исихастских учителей — мы ярче, более явно видим то, что исследователь исихазма С. Хоружий называл «культурой умиления». Исихастская практика, начинаясь как тотальный разрыв любого мирского союза (вплоть до любви к матери, детям — отчего православная аскетика кажется иногда такой суровой, даже «бессердечной»), результирует «культурой умиления», культурой любви-любования, восторженной жалости, радостного сострадания ко всем существам, простоты-смирения-жалости-добра-радости-блаженства-счастья — в том особенном смысле, в каком это слово употреблял сам старец в своих наставлениях. «Счастье» в самом домашнем, земном, человеческом смысле — и одновременно, без разрыва — «счастье» как мистико-аскетическое понятие, то есть термин из того же ряда, что и «Иисусова молитва»; «земное счастье» и «вечное блаженство» друг другу не противоречат, но суть два элемента жизни во Христе:

Светло смотри вдаль; не надо уныния.

Желай счастья всем и сама счастлива будешь.   

Любви взаимной углубляете и будете счастливы.

Дай нам быть с Тобою, дай возможность наслаждаться таким счастьем вечно.

Со слезами прошу и молю вас, будьте солнышками, согревающими окружающих вас.

Милосердный Господь пошлет тебе другого человека, который и осчастливит тебя и скрасит твою жизнь.

Вы переживаете самую счастливую пору в жизни, нет у Вас никаких особых обязанностей и нет никаких забот. Запасайтеся же в это время силами.

Господь так полюбил человека: мало того, что создал его, хотел дать ему счастье, радость, блаженство, Он Сам же был нянькой его, матерью любящей…

Только Он, привлеченный духом любви, может и частную и общую жизнь нашу устроить, умирить, направить ко благу, к счастию земному и вечному блаженству.

Молитву Иисусову нужно творить в простоте, тогда скорее явится чувство, столь необходимое при этом, и не следует заботиться о каком–то особенном делании, часто убивающем дух.

Все, и житейские дела, надо освящать Христом, а для этого «Молитва Иисусова». Как хорошо и радостно, когда солнышко светит, точно так же хорошо и радостно будет на душе, когда Господь будет в сердце нам все освящать.

Мы должны разгружать друг друга, когда видим, что человеку тяжело; нужно подойти к нему, взять на себя его груз, облегчить, помочь чем можно, так поступая, входя в других, живя с ними, можно совсем отречься от своего я, совсем про него забыть.

/Жене/ Будь весела … Я готов, неоцененная, за вас троих, если только нужно будет, положить душу свою, лишь бы вы были у меня здоровы, веселы и счастливы. И так видишь, золотое мое солнышко, что муж твой по любви к вам напрягает все свои силы к Вашему благосостоянию.

Я вижу, — говорит Апостол, — что между вами «не много… мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных» (1 Кор 1:26), поднимите свой благодатный взор, так как все приглашены на пир Царя Небесного. Ведь перед всеми раскрыт этот же свод небес и вся чудная природа. И в низшей доле Бог посылает радости семейные, взаимную дружбу, большее участие в скорбях.

О, Божественная неисчерпаемая и несказанная Любовь! Сладчайший наш Иисусе! Ты возвратил человеку потерянное, — и вот он теперь стал воистину счастлив и блажен, теперь он опять с Богом, для Бога живет, к Богу стремится, в Боге ищет утешение, с Богом надеется жить и радоваться нескончаемые веки. Кто может описать, оценить всю бездну, все море милостей Божиих, которые излил на нас от Отца Своего наш Безценный, Дражайший Спаситель.

Мы должны подражать любви Божией. Случай сделать кому-нибудь добро — это есть милость Божия к нам, поэтому мы должны бежать, стремиться всей душой послужить другому. А после всякого дела любви так радостно, так спокойно становится на душе, чувствуешь, что так и нужно делать, и хочется еще и еще делать добро, а после этого будешь искать, как бы мне кого еще обласкать, утешить, ободрить. А потом в сердце такого человека вселится Сам Господь: «Мы придем и обитель у него сотворим». А раз Господь будет в сердце, такому человеку нечего бояться, никто ему ничего не может сделать.

В том и сила нашей Святой веры, что она самый плач обращает в радость. «Горе несчастным», — говорят люди. «Ободритесь, — говорит вера, — вы-то самые счастливые и есть». Это никак не значит, что надо постоянно унывать и плакать. Конечно, горе всегда останется горем и одно само собою не сделает никого блаженным. Но можно плакать с другими по чувству любви христианской. Блаженны плачущие этими слезами! Кто может исчислить все отрадные минуты, бывающие уделом того, кто желает и умеет разделять скорбь других. Человек, а иногда целое семейство избавлены от нужды. Безнадежно больной — возвращен к жизни. Мир водворен там, где не был прежде, казалось навсегда нарушен. Все это не бывает ли источником самой чистой радости для сострадательной души? Но полную, невообразимую теперь, радость эти милосердные, сострадательные души восчувствуют тогда, когда услышат: «Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте уготованное вам Царствие Божие», — и узнают, что словами и слезами сострадания они в мире скорбяших утешили Самого Бога…