на наш Телеграм
4 ноября скончался Рене Жирар, может быть крупнейший христианский философ из современных нам.
Жирар — французский философ, культуролог, литературовед. Жирар в современной мысли занимает уникальное, крайне странное положение. Никто не будет спорить, что он создал революционную теорию в антропологии, теорию к которой в сущности «не прикопаться». «Странность» его положения в неприятии этой теории; неприятии, объясняемой двумя причинами — ее «всеохватывающим» характером, а она дерзает объяснить — рационально, ясно, прозрачно — буквально ВСЮ культуры, ВСЕ культурные механизмы (такой тотальности трудно не испугаться), и во вторых — эта теория ХРИСТИАНСКАЯ, то есть по определению такая, что может быть «интересной», но не может быть «серьезной», не может быть принятой в современности.
В основе — теория миметического желания. Человек — существо желающее. Желание однако не знает чего желать, оно желает просто, желает всего, бытия как такового. Учить чему желать, чего следует желать — главная задача культуры как таковой. Желание принципиально миметично, оно находит (копирует) свой объект у «образца». Например эдипов комплекс выглядит по Жирару так: «ребенок» не знает чего желать. «Отец» — образец для «ребенка». Следуя образцу «ребенок» копирует все, все «хорошо» и «хочу» «отца» — этого ведь и требует «воспитание». «Ребенок» таким образом учась у отца учиться желать «мать». «Мать» однако принадлежит «отцу», «отец» запрещает «ребенку» владеть «матерью». «Ребенок» попадает в двойной клин — «подражай — не подражай» (подражай мне во всем кроме обладания матерью, то есть не подражай в главном). Вот здесь образуется типичное миметическое соперничество — ученик-образец-объект. Ученик и образец борются за объект. Всякий мимесис заканчивается борьбой за объект. В случае эмпирического ребенка все слишком понятно — не понимая само собой всей этой динамики (куда там, когда и «взрослые» не понимают) он как ошпаренный отходит от «матери», испугавшись для него совершенно иррационального запрета отца. Но такова вся динамика человеческих отношений. Субъект не знает чего следует желать. Его обязательно научат «своим» примером другие (успех, деньги, женщины, туфли, статус, машина и пр. и пр. — все это желанно, потому что желанно другим; другие научили нас желать этого): подражай мне — я желаю эту девушку — желай ее и ты — но владеть ты ей не будешь, ибо я хочу ей владеть — отношения замыкаются в драке двух претендентов. Вся суть в том, что «образец» хочет того же, чего начинает хотеть ученик (ученик этого и хочет только потому что этого же хочет образец) — так образец превращается в «образец-преграду». Всякое желание приводит к насилию, а постепенно, насилие (запрет) становится привилегированным знаком желания, самим объектом желания (проблематика «садизма-мазохизма»). Ученик и образец в борьбе за объект становятся близнецами, братьями-врагами. Где желание — там и насилие, где насилие — там и желание.
Вершина насилия — жертвоприношение, таинственнейшая вещь во всей культуре. Вопросы задеваемые Жираром таковы: обще-теоретический — как культуре удается сохранять стабильность, управлять желанием и насилием и конкретно-культурологический — какую роль играет жертвоприношение. По мере развития миметического конфликта насилие охватывает всех, все различия стираются, все становятся братьями-врагами, насилие будет бесконечно возрастать пока или все не будет уничтожены или его не удастся куда-то выплеснуть, вывести из социума. Насилие надо направить в безопасное место, увести его. Нужно убить жертву.
Механизм учредительного насилия, «козла отпущения» — второй момент в теории Жирара наряду с мимесисом желания. Генизис культуры по Жирару: кошмар взаимного насилия — учредительное насилие (убийство жертвы) — стабилизация социума. Так всякий порядок корениться на невинной крови (Каин — основатель культуры, Ромул — основатель Рима). Почему убить жертву значит создать сакральное? Почему сакральное «амбивалентно» — одновременно благое и пагубное? Потому что священное — не что иное, как само пагубное насилие, обезопасенное в убийстве жертвы. Насилие всё погубит, но и всё спасет — в жертвоприношении. Религия (то есть ВСЯ «традиционная» культура, язычество) суть порождение учредительного насилия. Миф рассказывает (конечно, неверно, ибо если рассказал бы правду — выдал бы себя, выдал бы самую страшную тайну культуры) историю первой жертвы; ритуал — актуализирует ее благие (стабилизирующие) последствия. Жертвоприношение действительно поддерживают порядок, действительно, если не принести жертву, порядок разрушиться — тут язычники — от Индии до Мезоамерки, от Упсалы до Ханаана — всегда были правы — только порядок не космический, а социальный. Каиафа по замечанию Жирара — «лучший политик», ибо слова «лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» — лучшая формула механизма козла отпущения, механизма который поддерживает порядок «традиционных культур». Таковы все культуры, все — кроме западной, христианской. Языческие оргии и гекатомбы, разрывания тел, экстаз убийств, нескончаемый поток насилия — все это «мерзость» согласно Писанию. Каким знанием обладают пророки? — жертвы невинны, богов нет (заметьте как это банально для нас, наследников двух тысяч лет чтения Писания — мы не видим этого, как не видим воздух) Самая основа мира сего — механизм козла отпущения, учредительного насилия. Против него и восстало Писание. Его то и разоблачил Христос. Евангелие — единственный и неповторимый, воистину уникальный текст. Он описывает типичную картину гонения на невинного, типичную картину казни, «лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» — то есть то, что на самом деле описывают вообще все тексты, все мирские истории. Но Евангелие — единственный текст, который СТАНОВИТСЯ НА СТОРОНУ ЖЕРТВЫ, единственный, где механизм козла отпущения разоблачен. Культура, религия здесь были впервые сорваны. Убивать больше никому и никого не надо. Истина впервые вышла на свет. Так было создано общество, не основанное на механизме козла отупущения, общество, знающая постыдную тайну всех гонений, всех жертвоприношений, всех культур; общество без гонений — Церковь, христианское человечество, Запад, современность. Этим (христианством) объясняется различие культур «традиционных», «примитивных» от нашей — западной. В одном — наличествуют жертвы жертвоприношений, в другом — жертвы преступлений.
Насилие и религия: причина или следствие?
Статья в кратчайшей форме, излагающая теорию Жирара.
«Вопрос о насилии и религии вызывает сегодня немалый и вполне оправданный интерес. И этот вопрос совсем не прост. Спрашивая, насколько воинственна или миролюбива та или иная религия, мы словно не замечаем того, что насилие исходит от нас, людей. Мы все верим в это, независимо от того, верим ли мы в Бога или нет. Поэтому вопрос о религиозном насилии является прежде всего человеческим вопросом, социальным и антропологическим вопросом, а вовсе не религиозным. Я собираюсь рассмотреть здесь вопрос о роли насилия в архаической религии и в библейской религии».
Небольшая статья Жирара, которую можно считать конспектом его основных идей. Но, главная ценность, конечно, — ответ на тревожащий многих вопрос — о связи Евангелия и мифа. Приведем цитаты:
«С самого момента зарождения христианства сходство евангельских мотивов с некоторыми мифами использовалось как антихристианский аргумент. Но, хотя языческие апологеты официального пантеизма Римской империи утверждали, что миф о смерти и воскресении Христа принципиально не отличается от мифов о Дионисе, Осирисе, Адонисе, Аттисе, им не удалось воспрепятствовать распространению христианского вероучения. Однако в последние два столетия, когда антропологи обнаружили по всему миру основополагающие мифы, также имеющие сходство с историей страстей и воскресения, представление о мифическом характере христианства закрепилось окончательно — даже среди самих христиан».
«Событие Распятия не имеет параллелей, равно как и то, что его жертва — Сын Божий, но в остальном это событие человеческой истории. Анализ этого события, исследующий антропологические аспекты Страстей, которые мы не можем игнорировать, если всерьез принимаем догмат о воплощении Бога в человеческом теле, не только обнаруживает ложность скептической позиции, занятой современной антропологией в отношении человеческой природы, но и полностью дискредитирует представление о мифологических основаниях христианства. Мифы народов мира не дают никакого ключа для истолкования евангельского текста; наоборот — евангелия дают нам ключ к пониманию мифов».
Книга, резюмирующая в наиболее краткой и понятной форме теории Жирара — теорию миметического насилия, связывающей насилие и желание и теорию учредительного насилия («козла отпущения»), объясняющей генезис культуры как таковой, указывая в нем на центральную роль жертвоприношения. Миметические эффекты насилия, возрастая все больше, грозят разрушить социум. Насилие находит себе жертву, и таким образом из социума выводиться, «даря» людям стабильность и порядок. Одновременно пагубное и благотворное, управляющее всеми процессами насилие есть не что иное, как сакральное «примитивных обществ», «традиционных» культур. Миф, рассказывает историю первую жертвы, ритуал ее воспроизводит — такова суть религии (язычества в широком смысле). Вся культура суть плод насилия, убийства невинных жертв. Всему этому посвящена первая часть книги.
Вторая часть «Козла отпущения» Рене Жирара представляет собой толкование (блестящее) некоторых эпизодов Евангелия. Задача этих толкований показать как механизм козла отпущения был разоблачен и преодолен в Евангелии. Как это разоблачение породило тип общества, не основанный на эффекте учредительного насилия — христианство, Церковь, современность. Приведем несколько цитат:
«Грех — это сопротивление откровению. Это сопротивление проявляется как ненавидящее гонение на источник откровения, то есть на самого истинного Бога, так как это именно он явился, чтобы нарушить наши мелкие договоренности, более или менее уютные, с нашими родными бесами. Сопротивление гонителей — например, Павла до его обращения — делает явным именно то, что оно должно было бы скрывать ради того, чтобы быть успешным, — а именно, виктимные механизмы. Оно исполняет то разоблачительное слово, которое дискредитирует гонительские обвинения: “возненавидели Меня без причины”».
«Имеются в виду первые христиане, гонимые евреями или римлянами, но также имеются в виду и евреи, позднее гонимые христианами, имеются в виду все жертвы, гонимые всеми палачами. К чему же в самом деле относится это свидетельство? Я утверждаю, что оно всегда относится к коллективному гонению, порождающему религиозные иллюзии. Именно об этом говорит и следующая фраза: «даже наступает время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу». В зеркале исторических гонений, средневековых и современных, мы видим если не само учредительное насилие, то по крайней мере его эрзацы — тем более убийственные, что в них уже нет ничего созидательного. Под ударом этого откровения падают охотники на ведьм, равно как и тоталитарные бюрократы. Отныне всякое насилие разоблачает то же, что разоблачают и Страсти Христа, — слабоумный генезис кровавых идолов, всех ложных богов религии, политики и идеологии. Убийцы по-прежнему считают, что их жертвоприношения оправданы. Они по-прежнему не ведают, что творят, и мы должны их простить. Настал час, чтобы мы простили друг друга. Если мы промедлим еще немного, у нас не останется времени». — таково главное послание философии Рене Жирара, в наиболее удобопонятной форме, выраженной в «Козле отпущения».
Главный труд Рене Жирара. Теория Жирара — одна из самых мощных и смелых из появившихся за последние несколько десятилетий. По Жирару — насилие и священное (сакральное “примитивных сообществ”, то есть всех не-современных) суть одно, священное это и есть насилие, канализированное за пределы общины с помощью жертвоприношения. Что бы не думать об этой теории, нельзя не признать, что она — одна из самых продуманных из имеющихся, собственно единственная прозрачно и рационально объясняющих феномен жертвоприношения и религии в целом. Важно и другое — творчество Жирара — одно из немного подлинно христианских, библейских высказываний нашего времени. “Боги суть демоны” (или их нет вовсе), “сатана -человекоубийца от начала” и “отец лжи” — все эти традиционные христианские формулы обретают в “Насилии и священном” редкую концептуальную чистоту. “Сакральное” язычества — да, есть совмещение насилия и иллюзии, ненависти и обмана.
Жирар в этой книге не объясняет различия нашего общества от “традиционных”, хотя часто и красноречиво его описывает (объяснению этого различия посвящены “Сокрытое от начала мира” и “Козел отпущения”). Он ограничивается следующими словами:
«Сам факт, что такая вещь, как «этнография», присутствует среди нас и прекрасно себя чувствует, тогда как традиционные способы интерпретации больны, — один из тех признаков, которые позволяют описать — в Новое время вообще и в современный период в частности — новый жертвенный кризис, ход которого во многих отношениях аналогичен ходу прежних кризисов. Однако этот кризис не такой же. Выйдя за пределы священного в большей мере, чем другие общества, выйдя настолько, что мы «забыли» учредительное насилие, совсем потеряли его из виду, мы скоро с этим насилием встретимся; сущностное насилие возвращается к нам самим эффектным образом — не только на уровне истории, но и на уровне знания. Потому этот кризис и побуждает нас впервые нарушить табу, которого так и не нарушили ни Гераклит, ни Еврипид, и сделать окончательно явной в совершенно рациональном свете роль насилия в человеческих обществах.»
Я вижу Сатану, падающего как молния
Небольшая книга, где Жирар применят (или выводит) свою теорию из библейского материала. «Сатана» для него — «субъект структур миметического насилия», т. е. субъект всех дохристианских культур, мира сего. Желания в своем вечном противоборстве фокусируются на одну жертву, после убийства жертва сакрализуется — вот суть человеческой культурой как таковой. Не таков ли и евангельский рассказ — да именно, такой потому что его разоблачает, навсегда разрушает Крестом Христовым.
«Признать связи, объединяющие размышления Отцов Церкви с наиболее передовыми элементами современного мышления, — значит, возможно, на более глубоком уровне, чем раньше, поставить проблему единства западного мышления» — пишет в «Критике их подполья» Жирар.
В ряде эссе о Достоевском, Камю, Данте, Гюго, Делезе Жирар демонстрирует «единство патристики и современных методов мышления». Суть субъекта — желание. Желание не знает, что ему следует желать. Оно копирует объект желания у образца. Это создают ситуацию миметического соперничества между учеником и образцом. Миметический процесс нагнетает соперничество все больше — в пределе до жертвоприношения, в коем разряжаются миметические конфликты. Такова, если крайне кратко, по Жирару природа человека и человеческого сообщества. В основе культуры лежит жестокая тайна насилия, грязная ложь о виновности жертв, иллюзии миметического желания. Эту тайну разоблачает и преодолевают Евангелия. Они основывают новую культуру — культуру истины и ненасилия.
Августин, Данте, Достоевский, Шекспир, Сервантес, Стендаль, Пруст — представляют «правду романа», рожденную евангельским откровением о человеческой природе. «Ложь романтизма» не знает этой правды и продолжает продуцировать миметические иллюзии. Все «великие романисты» сначала были романтиками — как Достоевский и Камю, два главных героя «Критики из подполья». Им однако, в отличии от Гюго, другого героя Жирара, удалось прорваться к «правде романа».
Итак, «Критика из подполья» Жирара — собрание критических эссе, каждое из коих — демонстрация метода чтения Жирара. Но и больше — высказывание возможно главного современного христианского мыслителя о двухтысячелетнем пути христианства и сегодняшнем нашем положении.
Вещи, сокрытые от создания мира
«Вещи, сокрытые от создания мира» — вероятно лучшая книга Рене Жирара, во всяком случае с наибольшей полнотой раскрывающая его теорию. Её образовали беседы Жирара с психиатрами Жан-Мишелем Угурляном и Ги Лефором. В первой части Жирар раскрывает механизм учредительного насилия, объясняя им всю человеческую культуру, вплоть до самого антропогенеза. Во второй части раскрывается как в Евангелии был разоблачен и преодолен это механизм и описываются неисчислимые последствия этого. В третьей части подробно разбирается миметическая теория желания, сфера психоанализа.
