на наш Телеграм
5 марта (21 февраля по ст. ст.) Православная Церковь чтит память святителя Евстафия, епископа Антиохийского. Правда, статус этой памяти — рядовая, не праздничная, служба. У многих ученых Антиохийский епископ долгое время ассоциировался с потенциальным модализмом — одной из ересей III века. Так был ли святитель Евстафий модалистом? За что его осудил Антиохийский собор? И в чем состояло «оскорбление» матери императора Константина, которое не решались озвучить судьи епископа Евстафия в 327 г.? Об этом рассказывает архимандрит Феогност (Пушков).
О жизни этого пламенного исповедника Православия до Никейского I Вселенского собора 325 г. мы почти ничего не знаем. Известно, что где-то с 318 г. он был епископом Церкви сирийского г. Бероя (ныне Халеб). По смерти Антиохийского епископа Филогония (ок. 324 г.) был избран на его кафедру, что, кстати, впоследствии стало предметом серьезных нареканий: каноническое право Древней Церкви категорически запрещало перевод епископа с кафедры на кафедру.
Причина была не столько административная, сколько символическая: Местная Церковь считалась символической Невестой Христовой, а епископ — символом Жениха-Христа. В такой семантической конструкции переход от одной Церкви к другой символизировал прелюбодеяние. И впоследствии, когда отвергающие I Вселенский собор епископы начнут систематически переходить с кафедры на кафедру, сторонники никейской ортодоксии будут их обвинять в канонических нарушениях. Но сначала от этого обвинения пришлось защищаться Евстафию, который в свое оправдание говорил то, что не искал этой кафедры, но принял ее по настоятельным просьбам местного священства, клира и мирян.
Радикальные «никейцы»
Итак, к 325 г. он занимает столичную кафедру на востоке империи — Антиохию (напомним, что Константинополь был отстроен только к 330 году и первоначально был лишь своего рода дворцом государя, а до этого времени городом-ставкой императора была Никомидия — столица области Вифиния, куда входил и город Никея, в базилике которого прошел I Вселенский собор). Святитель Евстафий очень быстро сдружился с главой Церкви Египетского диоцеза — Александром Александрийским, с Анкирским епископом Маркеллом и с Кордовским епископом Осией. Вместе с ними он проводит в 324 г. Антиохийский собор, на котором выносится осуждение Арию и его учению. Всего за год до I Вселенского собора!
И на соборе в Никее эти четверо (Александр вместе со своим диаконом Афанасием, Маркелл, Осия и Евстафий) представляли не только партию радикально непримиримых противников Ария. Именно в кругу этих епископов продвигался термин «единосущный» как обязательный критерий православия. И когда после завершения I Вселенского собора подписавшие его решения епископы все-таки рассыпались по разным фракциям (поскольку богословско-философская терминология решений Собора была плохо проработана и порождала массу кривотолков и вопросов, более-менее удовлетворительно решенных только гением каппадокийцев), только эти четверо держались крепко решений Собора и постоянно поддерживали друг друга. Несмотря на сомнительную репутацию самого термина «единосущный» (до 325 года этот термин употребляли сначала гностики-валентиниане, затем — еретик Савелий, учивший о Божестве как об одной Личности с тремя «аватарами», говоря современным языком), эти святители не только осуждали Ария, но еще и не вступали в молитвенное общение с теми, кто сомневался в правильности решений собора. Даже когда оказалось, что сам Маркелл интерпретирует «единосущный» в еретическом смысле (что давало аргумент арианам против Никеи), Александр (а впоследствии — его преемник Афанасий), Осия и Евстафий защищали его, как только могли.
Вскоре «радикальные никейцы» перессорились со всеми вокруг: Евстафий обвинил в «ереси» даже архиепископа Кесарии Палестинской (на тот момент — главу Церкви всей Палестины) Евсевия, известного в основном как первый церковной историк. Однако и сам святитель Евстафий столкнулся с выдвинутыми против него обвинениями в ереси модализма (т. е. ереси Савеллия), которые он, правда, с легкостью опроверг. Но его эмоциональная несдержанность в высказываниях довела дело до церковного суда, лишения сана и ссылки (327 г.). Тогда же был осужден и Маркелл Анкирский. Умер епископ Евстафий в ссылке раньше сославшего его императора Константина († 337), т. е. в промежутке между 328 и 337 годами.
Ниже мы остановимся на двух фундаментально значимых вопросах, которые тускло освещены в исторических источниках и в научных исследованиях.
Был ли святитель Евстафий «модалистом»?
Одна из богословских проблем никейской терминологии состояла в том, что не было проведено четкого различия между понятием «сущность» и «субъект». И термин «единосущный» можно было толковать и как тождество по природе всех субъектов, носящих эту природу. Т. е. в силу того, что все люди относятся к одной общей сущности «человек», но каждый человек — это отдельный субъект, а не часть этой сущности, то их отношение между собою именуется «единосущием».
Это толкование впоследствии дали великие каппадокийцы (святители Василий Великий, Григорий Богослов, Григорий Нисский). Но их труд относится к концу IV в., а сразу после собора 325 г. такое толкование было не очевидным. «Классическим» толкованием единосущия на тот момент было то, что предложил Савеллий: единство элементов, составляющих сущность. Например, в сущность «сандалеты» входят подошва, кожаные ремни и пряжка — вот эти три составляющие «единосущны» между собою.
Нетрудно понять, что при толковании единосущия в духе модализма Лица Троицы теряли свою персональную субъектность, из Особей превращаясь в атрибуты. Кстати, наверное, не лишним будет отметить, что и по сей день многие, считающие себя «православными», на самом деле фактически исповедуют модализм! Отцы Церкви и до Никеи, и после нее настойчиво подчеркивали, что все Три Лица Троицы обладают самовластием и самосознанием. Лучшего всего это выразил святитель Фотий Константинопольский, который, говоря о предвечном Замысле о Воплощении, писал: «Троица собралась на Совет», и далее он обыгрывает диалог между Отцом и Сыном и Святым Духом (свт. Фотий, «Библиотека»). В этом же духе составлен и замечательный кондак на Пятидесятницу прп. Романа Сладкопевца, где автор в поэтических формах рисует, как Отец и Сын «упрашивают» Святого Духа сойти в мир на апостолов: «Сам самовластным будучи, сойди по Собственному Своему желанию, а не по нашему Тебе велению».
Итак, был ли святитель Евстафий скрытым модалистом? Отрицал ли он личностное бытие Каждого из Троицы? Долго ответ давали скорее утвердительный, хотя в единственной (определенное время) известной его авторской проповеди «О чревовещательнице против Оригена» он как раз подчеркивает обратное.
Серьезные изменения в науке произошли после того, как Фердинанд Кавальера открыл прекрасную христологическую гомилию Евстафия «на вечерю Лазаря и на Марию и Марфу, сестер его», в которой он пространно излагает всю свою догматику. Тем же ученым были найдены разные фрагменты сочинений антиохийского епископа. Тщательным изучением греческого оригинала его творений занялся российский ученый епископ Никанор (Кудрявцев) (см. его серию очерков «Евстафий Антиохийский» в «Богословском вестнике» за 1910 год).
И вот что мы получаем в результате этого исследования: святитель действительно не использовал относительно Лиц Троицы термина «ипостась» и очень редко применял термин «персона». Но в отношении каждого из Лиц Троицы Евстафий использовал уникальный термин, радикально подчеркивающий личностное достоинство Каждого из Троицы: прилагательное μοναδικός («монадикос», «единичный») и даже существительное «монада».
Наверное, у многих читателей сразу возникнет ассоциация с Лейбницем, но задолго до Лейбница этот термин использует византийская теология в учении о Троице, однако применяет Его ко всей Троице. После того как персоналистическое бытие Каждого из Троицы было подчеркнуто каппадокийским языком «Трех Ипостасей» (понимаемых как Трех самовластных и разумных Лиц), термин «монада» (единая) стал использоваться как синоним термина «триада» (Троица), т. е. между «монадой» и «триадой» ставили знак равенства. Именно такое употребление данного термина мы встречаем в творениях преподобных Максима Исповедника, Феодора Студита, святителя Григория Паламы и др. И только Евстафий Антиохийский в своих творениях говорит о том, что каждое Лицо в Троице — это самостоятельная Монада.
С точки зрения автора этих строк, значение этого уникального богословского мнения не было по достоинству оценено ни в теологии, ни в философии. А ведь, по сути, европейское учение о «личности» было бы куда как проще выводить из личности-монады Евстафия, чем из категорий Аристотеля. Но Евстафия обошли вниманием даже современные теологи-персоналисты (митр. Иоанн (Зизиулас), Христос Яннарас и др.) — видимо, из-за его репутации «криптомодалиста».
За что и кем был осужден святитель Евстафий?
В антиарианской среде возникло твердое представление о том, что святитель пострадал исключительно за веру, а осудил его «нечестивый епископ» Евсевий Никомидийский. Однако такую версию событий мы читаем только в очень поздних «источниках», написанных уже после смерти всех участников тех событий.
Во-первых, осудивший Евстафия Антиохийский собор проходил летом 327 года, а сам Евсевий Никомидийский сразу после окончания I Вселенского собора (май-июнь 325 г.) был отправлен в ссылку за то, что отказался подписать решения Собора. Из ссылки он вернулся только осенью 328 г. — подписав Символ Никеи, но не подписав личного осуждения Ария.
Во-вторых, святителя Евстафия судили не за вероучение, а по какому-то темному делу «оскорбления величества» (т. е. неоказание чести или прямое оскорбление высшим лицам государства). Самые первые источники по этому делу намекают, что оно касалось матери императора Константина — августы Елены. Выше мы уже отметили, что в то время Антиохия была фактически культурной столицей Востока Империи (ставка и военные чиновники находились в Никомидии, а вот вся знать, включая императрицу-мать, жила чаще в Антиохии, чем в Никомидии). Так в чем же было то оскорбление, которое не решаются озвучить ни судьи, ни современники Евстафия?
Святитель Евстафий известен был не только как бескомпромиссный защитник единосущия, но и как ригорист в области морали. В частности, как раз в вопросах, связанных с браком. Церковь в это время сильно сужала «коридор возможностей» для сексуальной жизни христиан, пытаясь ограничить сексуальную жизнь исключительно браком. Многие епископы в то время уже высказывались довольно резко о внебрачных сожительствах, включая конкубинат. И вот тут следует остановиться на биографии императора Константина I.
Его отцом был Констанций I Хлор, кесарь-соправитель (293–305 гг.) римского императора августа Максимина Геркурия. На падчерице Максимина Феодоре был официально женат Хлор. От этого брака было 6 детей. Но еще до своего брака с Феодорой (заключенного аккурат в начале своего кесарства, т. е. в 293 г.) Хлор уже имел в качестве конкубины Елену — свободную гражданку, дочь трактирщика из Вифинии. Она- то и родила Хлору Константина еще в 272 году. То есть Константину, когда его отец «оставил конкубину» и женился на Феодоре, был 21 год.
Тут важно сделать небольшое уточнение о римском брачном праве. В нашем понимании брак связан преимущественно с половой жизнью, а в праве он связан преимущественно с имуществом и наследством, причем в качестве последнего идет не только имущество, но и титулы. Еще со времен Юлия Цезаря было введено в империи понятие брака как союза одного мужчины с одной женщиной в имуществе, в половой близости и в передаче прав и наследства. Запрещая существовавшее до того времени многоженство, Цезарь ратовал не за целомудрие, а за порядок в делах по наследству. При этом римское право не запрещало, а даже поощряло конкубинат. Многие неправильно делают вывод, что конкубина — это чуть ли ни блудница. Скорее это гражданская сожительница, которая сама не имеет прав на имущество своего мужчины, и ее дети не имеют права на наследование титулов. Но они признаются законными детьми (!) их отца. Конкубиной могла быть только свободная женщина. Это очень важная деталь! Конкубинат всегда строился на обоюдном согласии. Рабыня не могла быть конкубиной!
Теперь вернемся к нашей истории. Елена была христианкой — дочерью христианина. То есть Елена не «стала христианской впоследствии», она ею была на момент заключения этого союза с Хлором! Последний был язычником, а в пору знакомства с Еленой — перспективным чиновником империи.
Закон не запрещал жениться знатному мужчине на простолюдинке, но знатные граждане воспринимали брак только в контексте карьеры и не спешили заключать брак в ожидании «выгодной партии». Поэтому Хлор предложил дочери трактирщика конкубинат, и христианка Елена согласилась! И когда Хлору все-таки «приспела пора жениться», ему (по требованию Феодоры) пришлось отослать от себя Елену. И лишь после смерти Хлора (который с 305 г. был императором — на месте своего тестя Максимина) в 306 г. Константин (бывший кесарем при отце) сам стал императором и возвел свою мать сначала в достоинство Nobilissima (318 г.), а затем и в достоинство августы (324 г.).
Однако отцы Церкви уже в III в. высказывались о конкубинате презрительно. Именно презрительно. Официально конкубин не отлучали от общения с Церковью (как и их «гражданских мужей»), но отношение к ним было высокомерно-снисходительным.
Учители Церкви вопрос о браке перевели из плоскости имущественных прав в плоскость сексуальной этики. Очевидно, что и отличавшийся ригоризмом Евстафий занимал по этому вопросу радикальную позицию.
Ситуация могла быть такой: подолгу жившая в Антиохии мать Константина посещала городской собор, а Евстафий во время проповеди мог что-то сказануть про конкубинат, что августа сочла личным оскорблением. Инцидент этот был неприятен для всех угодливых епископов. Но и оспорить справедливость слов Евстафия они не могли.
Евсевий Кесарийский в своей «Жизни Константина» изо всех сил «затирает» даже намеки на эту историю. Описав, что город был на гране взаимоистребления, он ни словом не говорит о причинах, лишь заявляет, что император повелел антиохийцам не принимать больше к себе на кафедру епископов с других кафедр (намек как то, что Евстафий был прежде епископом Берии Сирийский), но избирать епископа из своего клира. Только от Феодорита Кирскогомы узнаем, что Евстафия вроде как обвиняли в связи с блудницей. Но если это так, то ненавидевший Евстафия митрополит Кесарии Палестинской уж не промолчал бы об этом «непотребном» поведении антиохийского епископа!
Очевидно, что Евсевий ничего не знал об этом обвинении и оно, скорее всего, было состряпано уже после формального осуждения и ссылки Евстафия. То есть это грязное обвинение в сексуальной связи Евстафия с блудницей было придумано уже после осудившего Евстафия собора и являлось желанием «затереть реальный инцидент». Дескать, «ему ли, похотливому старикашке, говорить о конкубинате, если он сам пал с блудницей»? И вот почему это обвинение Евстафия тут же «забыли», едва августа Елена покинула Антиохию.
Называл вещи своими именами
Святитель Иоанн Златоуст писал, что тело Церкви быстрее человеческого тела заболевает и дольше лечится. И даже наличие в нас благодати Святого Духа не исцеляет христиан от «общечеловеческих недостатков». В жизни Церкви немало забытых праведников, которых стыдились оттого, что они не вписывались в ее лубочный образ. Поэтому и святителю Евстафию оставили «серый» день памяти раз в году в отличие от его сподвижника святителя Афанасия Великого, в тени пышной памяти которого просто невозможно было совсем забыть об Антиохийском епископе. Но в церковной историографии авторы «официальной версии» сделали все, чтобы выставить святителя Евстафия не жертвой обиды царственной персоны (такое и помыслить было нельзя), а жертвой происков «ариан».
Однако именно в наше время его личность становится очень близкой всякому, кто готов, не приноравливаясь к потребностям ни власти, ни общества, называть вещи своими именами без красивых эвфемизмов. И его пример верности также актуален в наше время, когда люди готовы «хлопать дверью», завидев внутренние проблемы в церковной структуре.
Святитель-исповедник не «хлопнул дверью» и не покинул Церковь, которая так несправедливо обошлась с ним.
