на наш Телеграм
Догматика, экзегетика, аскетика Отцов Церкви; во что правильно верить, как правильно толковать Писание, как правильно вести духовную жизнь — вот чем обычно ограничивают святоотеческое учение. Реже вспоминают о святоотеческой этике, почти никогда — о святоотеческом социально-экономическом учении. Это — одно их самых явных искажений современного православного сознания, ведь Отцы (как и Библия) очень много учили об обществе и экономике. Сегодня мы посвятим подборку этой проблематике: сначала книги о святотеческом социально-экономическом учении, потом — книги самих Отцов о деньгах и собственности.
Начнем с классического исследования Георгия Федотова, выдающегося историка и социолога, социального философа — «Социальное значение христианства»: Новый Завет о социальной этике; первохристианский коммунизм; монастырский коммунизм; социализм в учениях Св. Отцов; социальные системы Средневековья в Византии, на Руси и Западе, выстроенные монастырями и Церковью; падение христианства и его социальной роли после Реформации, Ренессанса и Просвещения: из христианства уходит социальное измерение. Федотов говорит, что у христианства нет социальной системы, но есть социальный идеал. Христианство есть религия социальной любви. Церковь как Тело Христово есть (или должна быть) материализованное братство действительной любви, в смысле — живого братства. Христианство и его социальный идеал был забыт в Новое Время, появился капитализм, породивший с одной стороны — атеизм, с другой стороны — христианство как религию индивидуального спасения, и даже более — оправдывающей капитализм (кальвинизм и пр.). В этом причина того, что современный социализм антиклерикален: это на глубине движение не против христианства, а против извращения христианства. Христианство, оживотворявшее человечество две тысячи лет, распространило свой социальный идеал, и только благодаря ему стали возможны анархизм, социализм, марксизм в частности: все они суть учения по практическому введении в жизнь христианского социального идеала. Характерная цитата:
«В обличении социального зла социалисты и даже коммунисты нашего времени не могли превзойти отцов IV века. Даже прудоновское «собственность есть воровство» мы слышим из уст Златоуста и Василия Великого.»
«Учение древней Церкви о собственности и милостыне» богослова нач. XX в. В. Экземплярского — уникальная книга в русском богословии, кажется единственная монография, посвященная вопросам собственности у Св. Отцов (то есть ведь — вообще в православном христианстве). Обработав действительно огромный материал (Тертуллиана, Климента Александрийского, Киприана Карфагенского, Григория Богослова, Василия Великого, Иоанна Златоуста, Амвросия Медиоланского, блаж. Августина, блаж. Иеронима), Экземплярский воспроизводит цельное учение Церкви о собственности.
«Пятнадцать веков протекло с того времени, как учили в Церкви последние из тех ее отцов, учение которых по вопросу о христианском отношении к собственности мы изложили. Мир жил эти века своей жизнью; и теперь, так же, как и в дни святоотеческого учительства, нет правды на земле в отношениях между христианами, и дивными кажутся нам слова Евангелия Христова о братстве людей, как детей одного Отца. И теперь, так же как и в первые дни христианства, миллионы обездоленных в мире идут к Церкви и через нее приносят в жертву Богу свои сокрушенные сердца, ожидая здесь утешения и просвещения. Наша русская православная Церковь есть часть великого вселенского целого и должна являться носительницей тех идей, какими жила древняя Церковь. К ней, русской православной Церкви, протянуты не только руки просящих, но устремлены сердца, любящие правду и тоскующие по ней. И наша Церковь должна быть вестницей правды Христовой, должна исповедовать Его истину, обличать мир в том, что нет правды в его жизни, и указывать миру единый путь жизни во Христе и Его слове вечной истины. И если наше богословие и проповедь в храме призваны быть слугами Церкви и содействовать ее возрастанию в мире, то они должны исповедовать и проповедовать истину Христову во всей ее чистоте и лучезарной красе, а не извращать ее в угоду началам, господствующим в нашей наличной жизни. Нами было кратко указано на ложь того пути, каким идут, в общем, современные нам богословие и проповедь в уяснении христианского взгляда на вопросы об отношении христианина к собственности и помощи нуждающимся. Коренная ложь эта в том, что за норму христианских отношений принимаются не те идеальные начала жизни, какие были возвещены миру Господом Иисусом Христом, но начала, фактически господствующие в нашей, языческой по духу, жизни. Поэтому и оказалось возможным дойти до такого ослепления, чтобы от имени Церкви Христовой советовать хранить и умножать свое богатство в то время, как братья умирают с голоду, и жить в роскоши тогда, когда великое множество людей не имеют и крова. Так учить, значит, поистине, подавать алчущим правды камень, вместо хлеба; и нужно ли удивляться, что когда такие учители говорят: “Церковь — мать наша”, — то, хотя они говорят истину, но в их устах уныло звучит она, и не ощущается в их речи всего тепла этого образа — материнства Церкви. И есть лишь один надежный путь для нашей русской богословской мысли сохранять верность Христу — это прислушиваться более к голосу предания Вселенской Церкви, чем к голосу предания человеческих обычаев; усваивать значение вечной правды слову Евангелия, а не меняющимся человеческим установлениям и мнениям. Русская богословская мысль, если она желает быть верной заветам древней Церкви, должна на пути своего исповедания и проповедования Христовой истины идти в мир со знаменем, на котором были бы начертаны великие слова псалмопевца, обращенные им к Богу: “правда Твоя — правда вечная, и закон Твой — истина”».
«Хозяйственно-этические взгляды отцов Церкви» — фундаментальная работа Игнаца Зейпеля (австрийского богослова, священника, канцлера Австрии в 20-х гг. XX в.), рассказывающая о социально-экономическом учении Отцов Церкви. Зейпель прослеживает развитие этого учения с зарождения христианства до блаженного Августина: римская хозяйственная жизнь в первые века христианства, учение Отцов Церкви о собственности, учение Отцов Церкви о приобретении земных благ и пользовании ими, внутреннее развитие этико-экономических учений Отцов Церкви. Из предисловия Сергия Булгакова, выдающегося православного мыслителя, богослова, священника, начинавшего когда-то как экономист и бывшего известным в этом качестве:
«Главная ценность этой книги состоит в изобильно цитируемых и систематически подобранных отрывках из первоисточников, в их подлинных текстах, другими словами, в этих многочисленных и обширных примечаниях, в которых он дает слово самим изучаемым церковным писателям. В собственном же его тексте содержится преимущественно пересказ этих мест. В этих суждениях встают пред нами церковные писатели первых трех веков в их понимании хозяйственных и социальных проблем того времени.
Общий характер этих учений оттенен уже в заглавии книги: здесь речь идет преимущественно об этике хозяйства, о нормах хозяйственного поведения. Вопросы принципиальные, касающиеся философии хозяйства и ее основ в христианстве, остаются за пределами исследования Зейпеля. Для них, несомненно, пришлось бы привлечь к рассмотрению иные стороны христианства, и более его онтологию, нежели этику, а соответственно с большим вниманием остановиться на других писателях церковных. Этих вопросов совершенно не ставит перед собой наш автор. Однако, и рассматриваемые им имеют жгучий интерес и для современной церковной жизни и церковного самосознания.
В богословской литературе наших дней иногда, под предлогом аскетизма, творится апология существующего хозяйственного строя: на том основании, что христианство принципиально отличается от социализма, делается странный вывод, будто бы, поэтому самому оно призвано, во что бы то ни стало оправдывать капитализм и капиталистическую собственность. Апологеты эти убедятся, как мало оснований для подобной апологетики дают творения отцов Церкви. Последние неизменно рассматривают хозяйственные отношения как особую область отношений религиозно этнических и принципиально подчиняют их морали, оценивают их по критерию служения людям, но не личным интересам.
Наибольшую важность и особенный интерес представляет учение отцов Церкви о проценте на капитал, который они, вслед за Аристотелем, единогласно считают противоестественным, безнравственным и греховным, и это мнение на целую тысячу лет оставалось руководящим для церковной практики, канонической доктрины и светского законодательства. Ясно, что в этом осуждении процента осуждается и весь капитализм, основывающийся на производстве прибыли, а, следовательно, в корне отрицается вся новейшая хозяйственная культура, порожденная капитализмом. В этом отрицании процента содержится, бесспорно, веское предостережение против капиталистического «маммонизма», о чем не мешает помнить теперешним представителям церковной кафедры».
А вот глава «Раннее христианство (I–IV вв.)» из книги самого Булгакова «История экономических и социальных учений». Здесь вы найдете раскрытие таких тем, как: оценка труда в христианстве, христианство и рабство, вопрос о собственности в литературе раннего христианства, способы приобретения собственности, отношение к росту на капитал, социально-
Экземплярский, Зейпель, Булгаков — авторы нач. XX века. А вот книги современного автора — Николая Сомина:
— «Экономические категории в Священном Писании и церковном предании» — учебное пособие к изучению нового для православных институтов предмета: «Экономические категории в Священном Писании и церковном учении» (изначально — курс лекций на экономическом факультете ПСТГУ). Здесь делается попытка в систематическом виде представить, что думает Церковь (или шире — религиозная мысль) об экономической сфере деятельности человека. Оглавление: Ветхий Завет о труде, богатстве и собственности; Новый Завет о смысле трудовой деятельности; Новый Завет о собственности, богатстве и бедности; Деяния Апостольские о жизни Иерусалимской общины; Основные парадигмы христианского отношения к экономико-социальной сфере; Святоотеческое имущественное учение. Св. Иоанн Златоуст; До и после Златоуста: история византийской имущественной этики; Католическая социальная доктрина; Влияние протестантизма на имущественную этику и экономическую теорию; Этика хозяйства нехристианских религий; История России и христианская имущественная этика; Русское богословие и русская религиозная философия о социально-экономическом вопросе; Развитие капитализма и общинная жизнь в России; Русская Православная Церковь и современная экономика.
— «История византийской имущественной этики» — краткое изложение истории развития социального учения Отцов и «Заметки по имущественному учению св. Иоанна Златоуста» — краткое изложение социального учения Иоанна Златоуста, который более всех Отцов его разрабатывал. Сомин резюмирует социальный идеал Святых Отцов так:
«Общность имущества — вот общественный идеал христианства. Он разрешает все недоумения, которые могут возникнуть при рассмотрении личного христианского идеала нестяжания. Производство должно быть общим. Распределение произведенного продукта должно осуществляться между всеми по нужде каждого. Тем самым устанавливается удивительная согласованность личного и общественного идеалов святителя: нестяжание каждого оказывается вполне совместимым с изобилием всего общества. И более того, нестяжание каждого обеспечивает крепость и устойчивость всей общественной постройки.
Однако надо ясно понимать, что осуществление этого общественного идеала возможно лишь в обществе любви, в обществе, где любовь к ближнему исповедуется в той или иной степени всеми».
Отцы Церкви чрезвычайно много учили на социально-экономические темы, но не систематично, не прицельно. Сложно указать конкретные их творения на социально-экономический счет. Поэтому мы создали три книги, где собрано огромное количество социально-экономических текстов Отцов (от небольших цитат до все же отдельных произведений). Прочтя их, вы можете составить цельное впечатления о социально-экономическом учении Церкви.
Собрание выписок из творений Иоанна Златоуста на социально-экономические темы. Иоанн Златоуст — один из авторитетнейших отцов Православной Церкви и, наверное, самый авторитетный по социально-этическим вопросам. А православное учение имеет своим источником не только Священное Писание, но и Священное Предание (то есть творения Святых Отцов прежде всего). Чему же учит Златоуст (то есть Церковь в его лице)? Люди равны, во-первых, по своей природе, у всех людей одно естество; во-вторых, люди равны по отношению к миру: солнце, воздух, земля, вода — общие, даны Богом всем; в-третьих, люди равны перед Богом: Он — всем Отец, Иисус распят за всех и т. д. Если равенство столь всеобще, то откуда неравенство? — из-за «корня всех зол — сребролюбия». Златоуст утверждает , говоря современными терминами, что собственность и деньги — социальные конструкты, у них нет основания ни в природе, ни в богословии; собственность и деньги — условности, порожденные грехом и причиняющие неисчислимое количество зла. Как победить корень всех зол? С помощью «великой радости, добродетели и благодати» — общности имуществ. Здесь и сейчас надо, говорит Златоуст, отказаться от собственности и денег, все обобществить в братстве любви. Это не утопия: так было у первых христиан, так есть у монахов, ничего не мешает нам ввести общность имуществ прямо сейчас, считает Златоуст. Замечательно, что социально-экономическое учение Златоуста не аскетично: он много раз говорит, что грех не в самом богатстве, не в самом имуществе, материальных вещах и т. д., а в их использовании (то есть в общественных отношениях), грех в сребролюбии, то есть в разделении, то есть в неравенстве, грех в том, что одни богаты за счет других; общность имуществ сделает богатыми всех без греха. Замечательно также, что сребролюбие, будучи грехом, помрачает не только совесть, но и разум: Златоуст много раз говорит, что частная собственность неудобна, неполезна, вредна; общность же имуществ рациональна, удобна, полезна; только страсть сребролюбия мешает людям это увидеть. Поскольку у христиан сребролюбие, неравенство, собственность, деньги и пр. сохраняются, постольку еще не все обратились ко Христу: христиане живут не по-христиански; общность имуществ у христиан привлечет ко Христу всю вселенную, считает Златоуст. И это не просто слова: Златоуст предлагает все это как конкретную, реализуемую программу. Две цитаты: одна, обращенная к народу, вторая — к властям:
«И хорошо сказал: «и великая благодать была на всех их», потому что благодать — в том, что никто не был беден, то есть, от великого усердия дающих никто не был в бедности. Не часть одну они давали, а другую оставляли у себя; и (отдавая) все, не (считали) за свое. Они изгнали из среды себя неравенство и жили в большом изобилии; притом делали это с великою честью. Так они не смели отдавать в руки (апостолов) и не с надменностью отдавали, но приносили к ногам их и предоставляли им быть распорядителями и делали их господами, так что издержки делались уже как из общего (имения), а не как из своего. Это предохраняло их и от тщеславия. Если бы так было и теперь, то мы жили бы с большею приятностью — и богатые, и бедные. Как бедным, так и богатым было бы приятно. И, если угодно, мы изобразим это, по крайней мере, словом, если не хотите (показать) делом, и от того уже получим удовольствие. Правда, это весьма ясно и из того, что было тогда, так как продающие не делались бедными, но и бедных делали богатыми.
Но изобразим теперь это словом: пусть все продадут все, что имеют, и принесут на средину, — только словом говорю; никто не смущайся — ни богатый, ни бедный. Сколько, думаете, было бы собрано золота? Я полагаю, — с точностью сказать нельзя, — что если бы все мужчины и все женщины принесли сюда свои деньги, если бы отдали и поля, и имения, и жилища (не говорю о рабах — их тогда не было, быть может, отпускали их на волю), то, вероятно, собралось бы тысяча тысяч литров золота или лучше сказать даже два и три раза столько. Скажите, в самом деле, сколько теперь вообще жителей в нашем городе? Сколько, думаете вы, в нем христиан? Думаете ли, что сто тысяч, а прочие язычники и иудеи? Сколько же тысяч золота было бы собрано? А как велико число бедных? Не думаю, чтобы больше пятидесяти тысяч. И чтобы кормить их каждый день, много ли было бы нужно? При общем содержании и за общим столом, конечно, не потребовалось бы больших издержек. Что же, скажут, мы будем делать, когда истратим свои средства? Ужели ты думаешь, что можно когда-нибудь дойти до этого состояния? Не в тысячи ли раз больше была бы благодать Божия? Не изливалась ли бы благодать Божия обильно? И что же? Не сделали бы мы землю небом? Если между тремя и пятью тысячами это совершалось с такою славою, и никто из них не жаловался на бедность, — то не тем ли более в таком множестве? Даже и из внешних (нехристиан) кто не сделал бы приношения? А чтобы видеть, что разделение сопряжено с убытками и производит бедность, представим себе дом, в котором десять человек детей, жена и муж: она, положим, прядет пряжу, а он получает доходы отвне. Скажи же мне, когда больше издержат они, вместе ли питаясь и живя в одном доме, или разделившись? Очевидно, что разделившись; если десятеро детей захотят разделиться, то понадобится десять домов, десять трапез, десять слуг и постольку же прочих принадлежностей. И там, где много рабов, не для того ли все они имеют общий стол, чтобы меньше было издержек? Разделение всегда производит убыток, а единомыслие и согласие — прибыль. Так живут теперь в монастырях, как (жили) некогда верные. И умер ли кто с голода? Напротив, кто не был удовлетворен с большим изобилием? А теперь люди боятся этого больше, нежели броситься в неизмеримое и беспредельное море. Но, если бы мы сделали опыт, тогда отважились бы на это дело. И какая была бы благодать? Если тогда, когда не было верных, кроме лишь трех и пяти тысяч, когда все по вселенной были врагами (веры), когда ни откуда не ожидали утешения, они столь смело приступили к этому делу, то не тем ли более это возможно теперь, когда, по благодати Божией, везде по вселенной (находятся) верные? И остался ли бы тогда кто язычником? Я, по крайней мере, думаю, никто: таким образом, мы всех склонили бы и привлекли бы к себе. Впрочем, если пойдем этим путем, то, уповаю на Бога, будет и это. Только послушайтесь меня, и устроим дела таким порядком; и если Бог продлит жизнь, то, я уверен, мы скоро будем вести такой образ жизни».
Царице Евдоксии:
«Бог, будучи создателем всей природы, по существу стоит выше всякой власти и господства, а все люди равны, хотя один кажется имеющим превосходство над другим. И тебе дал (Он) царский скипетр не для того, чтобы ты считала себя выше других, а чтобы оказывала всем равенство пред законом и справедливость. Не слава, богатство и мирская высокость поможет нам в страшный день суда, а только исполнение заповедей. Умоляю, облегчи поскорее тяготящую их скорбь и несчастие, помня Спасителя».
Многие Отцы учили на социально-экономические темы, но больше всех Златоуст. В этой связи смотрите подборку книг и статей о Иоанне Златоусте.
Собрание выписок из творений Василия Великого на социально-экономические темы. Василий Великий — один из самых значительных Отцов Православной Церкви. Он — один из тех, кто сформулировал важнейший догмат христианства — Триединство Божье. Он — тот, кто сформулировал правила восточнохристианского монашества. Здесь мы можем узнать его взгляды на экономику и общество.
Святитель Василий начинает с того, что человек — существо социальное, ибо создан Богом-Любовью для любви:
«Человек есть животное кроткое и общительное, а не уединенное и дикое. Ничто так не свойственно нашей природе, как иметь общение друг с другом и нужду друг в друге и любить соплеменных».
Грех извратил природу человека, то есть — по мысли Василия Великого — грех извратил социальную любовь, общественную природу человека. Христианство (монашество как его живой идеал) есть возвращение к той жизни, ради которой создавал людей Господь: жизни в любви, жизни без собственности, жизни сообща в равенстве:
«Возлюбив общение и совокупную жизнь, возвращаются они [монахи-киновиты] к тому, что по самой природе хорошо. Ибо то общение жизни называю совершеннейшим, из которого исключена собственность имущества, изгнана противоположность расположений, в котором с корнем истреблены всякое смятение, споры и ссоры, все же общее, и души, и расположения, и телесные силы, и что нужно к питанию тела и на служение ему, в котором один общий Бог, одна общая купля благочестия, общее спасение, общие подвиги, общие труды, общие венцы, в котором многие составляют одного и каждый не один, но в ряду многих. Нарушение равенства везде бывает в унижаемых началом и предлогом зависти и неприязни. Поэтому и заповедь приняли мы от Господа подражать благости Его, сияющего солнце Свое одинаково на праведныя и на неправедныя (Мф. 5, 45)».
Частная собственность противоестественна. Если бы ее не было, не было бы нищеты и социальных разделений:
«Скажи же мне, что у тебя собственного? Откуда ты взял и принес с собою в жизни? Положим, что иной, заняв место на зрелище, стал бы потом выгонять входящих, почитая своею собственностию представляемое для общего всем употребления; таковы точно и богатые. Захватив всем общее, обращают в свою собственность, потому что овладели сим прежде других. Если бы каждый, взяв потребное к удовлетворению своей нужды, излишнее предоставлял нуждающемуся, никто бы не был богат, никто бы не был и скуден».
Частная собственность есть грабеж, собственность это кража, учит святитель Василий:
«Кто хищник? Отнимающий у всякого, что ему принадлежит. Кто обнажает одетого, того назовут грабителем; а кто не одевает нагого, хотя может это сделать, тот достоин ли другого какого названия? Алчущему принадлежит хлеб, который ты у себя удерживаешь; обнаженному — одежда, которую хранишь в своих кладовых; необутому — обувь, которая гниет у тебя; нуждающемуся — серебро, которое закрыто у тебя. Поэтому всем тем делаешь ты обиду, кого мог бы снабдить. Скажешь: хороши слова, но золото лучше. Не хищник там [на Страшном Суде] обвиняется, но осуждается не делившийся с другими».
Собственник — не только вор, но и убийца:
«Каких же достоин наказаний, кто проходит мимо [голодных]? Что еще можно прибавить к такой жестокости? Не стоит ли он того, чтобы причислить его к лютым зверям, признать злодеем и человекоубийцею? Кто имеет возможность уврачевать зло, но добровольно и по любостяжательности откладывает сие, того, по справедливости, можно осудить наравне с убийцами».
Но, скажут, собственность нужна для детей. Святитель Василий с этим не согласен:
«Но богатство необходимо для детей». Это благовидный предлог любостяжательности; ссылаетесь на детей, а удовлетворяете собственному сердцу».
Всё является общим. Христианам нужно вернуться к первохристианской общности имуществ:
«Мы общее достояние прячем себе за пазуху, и собственностию многих владеем одни. Обратимся к примеру этих трех тысяч (Деян 2:41–42); поревнуем первенствующему обществу христиан: у них все было общее, жизнь, душа, согласие, общий стол, нераздельное братство, нелицемерная любовь, которая из многих тел делала единое тело, различные души соглашала в то же единомыслие».
Василий Великий крайне много и крайне эмоционально обличает рост капиталов, процентный кредит, считает его верхом зла:
«Если берешь с бедного, то сие верх человеконенавистничества. Ты из чужих несчастий извлекаешь прибыль, со слез собираешь деньги, душишь нагого, бьешь голодного. У тебя нет жалости, нет и мысли о родстве со страдальцем. Скажи мне: денег ли и прибыли ищешь ты у бедного? Если бы он мог обогатить тебя, то чего бы стал просить у дверей твоих? Он пришел за помощью, а нашел врага; он искал врачевства, а в руки дан ему яд. Надлежало облегчить убожество человека, а ты увеличиваешь нужду, стараясь отнять и последнее у неимущего. Как если бы врач, пришедши к больным, вместо того чтобы возвратить им здравие, отнял у них и малый остаток сил, так и ты несчастия бедных обращаешь в случай к своему обогащению. И как земледельцы молят дождя для приумножения семян, так и ты желаешь людям скудости и убожества, чтобы деньги твои приносили тебе прибыль. Или не знаешь, что ты более приращаешь грехи свои, нежели умножаешь богатство придуманным ростом?»
Частная собственность, капитал есть причина всех социальных зол:
«Долго ли золоту быть силками для душ, удою смерти, приманкою греха? Долго ли богатству служить предлогом к войнам, из-за которого куют оружие, изощряют мечи? Ради него родные не знают естественных уз, братья смотрят друг на друга убийством. Ради богатства пустыни питают в себе убийц, море — разбойников, города — ябедников. Кто отец лжи? Кто виновник ложных подписей? Кто породил клятвопреступление? Не богатство ли? Не старание ли о богатстве? Что с вами делается, люди? Кто вашу собственность обратил в средство уловлять вас? Имение дано вам в пособие жизни, а не в напутие к злу, на искупление души, а не в повод к гибели».
Давать нуждающемуся кредит в процент — грех. Обществу следует ввести беспроцентный или вовсе безвозмездный кредит:
«Какой же совет дает Господь? «Взаим» дадите, от нихже не «чаете восприятии» (ср.: Лк 6:34–35). Скажешь: какой же это заем, с которым не сопряжена надежда возвращения? Вникни в силу речения и подивишься человеколюбию Законодателя. Когда будешь давать бедному ради Господа, это будет и дар и заем — дар по безнадежности получить обратно, заем по великодаровитости Владыки, Который Сам за него заплатит и, взяв малость чрез бедного, воздаст за то великим. Ибо «милуяй нища взаим дает Богови» (Притч 19:17). Ужели не захочешь, чтобы общий всех Владыка принял на Себя ответственность заплатить тебе? А ежели какой-нибудь богач в городе обещается заплатить за других, не примешь ли его поручительства? Но Бога не допускаешь платить за убогих? Отдай серебро, которое лежит у тебя напрасно, не отягощая бедного приращениями, и будет хорошо обоим — тебе, потому что серебро сбережется в безопасности, и взявшему у тебя, потому что он чрез употребление извлечет из него пользу».
Василий Великий не идеализирует бедных. Капитал из богатых делает воров и убийц, а из бедных — рабов и социально, и морально:
«Как одержимые водяною болезнью остаются в той мысли, что они тучны, так и этот человек [должник]
представляет себя богатым, непрестанно то занимая, то отдавая деньги и новыми долгами уплачивая прежние, так что самою непрерывностью зла приобретает себе доверие к получению вновь. Потом, как больные холерою, непрестанно извергая вон принятую ими пищу и прежде, нежели желудок совершенно очищен, наполняя его новою пищею, опять подвергаются рвоте с мучительною болью и судорогами, так и эти люди, меняя один рост на другой и прежде, нежели очищен прежний долг, делая новый заем, на некоторое время повеличавшись чужим имуществом, впоследствии оплакивают собственное свое достояние. Как многие, видев себя богатыми во сне, понесли ущерб! Согласись отказаться от всего, только не от свободы».
Логика накопления капитала делает из людей зверей, делает и богатых и бедных — грешниками, но, подчеркивает святитель Василий, корень зла — в капитале. Грешат и богатые и бедные, но главный грех в том, что заставляет людей грешить, — в богатстве:
«Как представлю взорам твоим страдания бедного? Осмотрев внутренность дома, видит он, что золота у него нет и никогда не будет; домашние приборы и одежда точно таковы, как и у всякого нищего; все они стоят не многих оволов. Что ж еще? Обращает, наконец, взор на детей, чтобы, отведя их на торг, в этом найти пособие против голодной смерти. Представь при этом борьбу неминуемого голода и отеческой любви. Голод угрожает самою бедственною смертию, а природа влечет к противному, убеждая умереть вместе с детьми. Много раз собирается он идти, много раз останавливается; наконец препобежден, вынужденный необходимостию и неумолимою нуждою. И над чем еще задумывается этот отец? «Которого прежде продать мне? На которого приятнее взглянет хлебопродавец? Не взять ли старшего? Но уважаю его старшинство. Или младшего? Но жаль его возраста, который не чувствует еще несчастий. Этот сохраняет в себе ясные черты родителей; а этот способен к учению. Увы, какое затруднение! Что со мною будет? На которого из них напасть мне? У какого зверя занять мне душу? Как забыть природу? Если всех удержу при себе, то увижу, как все будут истаевать от голода. Если продам одного, то какими глазами буду смотреть на остальных, сделавшись уже для них подозрительным, так что перестанут мне верить? Как буду жить в доме, сам доведя себя до бесчадия? Как пойду за стол, на котором обилие произведено такими средствами?» И он после бесчисленного множества слез идет продавать любезнейшего сына!
Болезнь алчущего — голод — есть страдание, возбуждающее жалость. Верх всех человеческих бедствий — голод: всякой смерти мучительнее такой конец. Голод есть медленное зло, продолжительное мучение; кроющаяся и таящаяся внутри смерть, каждую минуту угрожающая и все еще замедляющая. Мучение голода нередко вынуждало многих преступать пределы естества, делало, что человек касался плоти ему единоплеменных, и что мать своего сына, которого произвела на свет из утробы, опять без милосердия принимала в утробу. Каких же достоин наказаний, кто проходит мимо [голодных]?»
Вообще, Василий Великий критикует общество в целом не только за его грехи, но вообще за бессмысленность; критикует навязанное людям желание потребления, карьеры, успеха, ввергающие их в рабство обществу, греху, злу; а ведь главное правило, по Василию, как мы уже цитировали, «согласись отказаться от всего, только не от свободы»:
«Ребенок достигает возраста и начинает бояться родителей или домашних слуг. Стал взрослым отроком
и отдан в науку учителям. Вот страх, не знающий отдыха! Ленится, принимает побои, проводит ночи без сна, но выучивается, вполне успевает, заходит далеко в науках, приобретает добрую о себе славу, просвещен всеми родами познаний, исполнен опытности в законоведении, со временем достигает мужеского возраста, посвящает себя военной службе. Опять начало еще больших скорбей! Боится начальников, подозревает злонамеренных, прилепляется к корысти, везде ее ищет, сходит с ума, домогаясь прибыли; неусыпен, проводит жизнь в тяжбах. Рассчитывая выгоды, оставляет родину никем не влекомый, служит невольно, трудится сверх силы, проводит в заботах ночи, работает неутомимо днем, как раб. Нужда запродала его свободу. Потом, после всего этого, после многих трудов и угождений, удостоен он почестей, возведен на высоту чинов, управляет народами, повелевает войсками, величается, как первый сановник в государстве, собрал груды богатства; но с трудами текло вместе и время, с чинами пришла и старость, и прежде, нежели насладился богатством, отходит похищенный из жизни, и в самой пристани терпит кораблекрушение. Ибо вслед за суетными надеждами идет смерть, посмевающаяся смертным».
Итак, есть грешники в элитах, есть грешники в низах общества: «законные» грабители и убийцы правят массами, а иные представители Церкви освящают такой грешный порядок:
«[Князья] по сребролюбию, для гнусной корысти, сделались общницы татем. Под татями, конечно, разуметь должно не тех только, которые подрезывают карманы или крадут платье в бане, но также и тех, которые, предводительствуя войском или приняв начальство над городами и народами, иное отнимают тайно, а другое открыто берут с насилием. А если признаваемый начальствующим в Церкви берет что-нибудь у подобных людей, или для собственного своего употребления, под предлогом подобающей ему по предстоятельству почести, или под видом снабжения бедных в Церкви, то и он бывает общником татьбы. Ибо, когда надлежало обличить, усовестить, отклонить крадущих от несправедливости, он охотно простирает руку за подарком и ублажает крадущего. Кого надлежало тем более ненавидеть, чем более крадет, того готов он хвалить, ухаживая за ним, сопровождая его, не отходя от его дверей и касаясь тех рук, которыми расхищал он все как наедине, так и всенародно. Поступая таким образом, по всей справедливости называемся общницы татем. Нам надлежало бы попрать беспорядки целого мира и его призраков, когда видим, что в судилищах большие тати наказывают малых, а мы за что ненавидим рабов, в том им удивляемся; первых убегаем, потому что они тати, а на последних взираем с изумлением, потому что они чрез татьбу разбогатели».
Разумеется, такая ситуация не может продолжаться долго, Господь разрушит такое общество, причем святитель подчеркивает, что от греха элит пострадают все, даже невинные: такова диалектика социального зла:
«Овцы у нас многоплодны, но нагих больше, чем овец; кладовые затеснены множеством хранимого в них, а утесненного не милуем. За сие-то и Бог не отверзает руки Своей, потому что мы заградили братолюбие. Пусть покажут чтители любостяжания, собирающие до преизбытка богатство, какая сила или польза их сокровищ, если разгневанный Бог еще долее продлит наказание! Голос молящихся раздается напрасно и рассевается в воздухе, потому что и мы не слушали умоляющих. За тебя осудил Бог и на сие бедствие: потому что ты, имея, не подавал; потому что ты проходил мимо алчущих; потому что ты не обращал внимания на плачущих; потому что ты не оказывал милости кланявшимся тебе. И за немногих приходят бедствия на целый народ, и за злодеяние одного вкушают плоды его многие».
Итак, зло, грех коренится в логике капитала. Зло — от первородного греха, Христос преодолел первородный грех. Святитель Василий так рисует взаимосвязь этих мыслей:
«Разреши первообразный грех подаянием пищи. Ибо как Адам худым вкушением передал нам грех, так мы загладим сие зловредное вкушение, если удовлетворим нужде и голоду брата. Слышите, народы! внемлите, христиане! Сие говорит Господь, не собственным Своим гласом вещая, но, как органами, возглашая устами рабов».
Вопль социально угнетенных — голос Божий, возвещающий о социальной справедливости, коя есть победа над грехом.
В книгу полностью вошли семь бесед Василия Великого, посвященные социально-экономическим вопросам; выписки, зачастую обширные, из других творений святителя; а также подборка его писем, из которых видно, как епископ должен вести себя в отношении общества: призывать власти к социальной, нравственной политике, защищать обделенных, невинно осужденных — христианизировать политику вплоть до механизмов взимания налогов и назначения/отставок чиновников.
Собрание выписок из творений Симеона Нового Богослова на социально-экономические темы. Симеона Нового Богослова мы знаем прежде всего как восторженного мистического поэта, учителя духовной жизни, но он был также и радикальным социальным мыслителем. До грехопадения, учит Новый Богослов, человек жил в «полном счастии» и «всегдашнем веселии», после же грехопадения человек оказывается в условиях «скудости». Желая из «скудости» вырваться, человек «делался вором, явным или тайным, иной разбойником, насильно отнимающим чужое, иной лихоимцем, неправедным обманщиком; отсюда же зависть, предательство, клевета, враждование, споры, суды, наветы, ложь, клятвопреступничество, убийство». Грехопадение вырывает человека из царства «веселия» в царство «скудости», из-за чего он ввергается в борьбу за материальные блага, а борьба эта рождает неисчислимое количество зла. Тут, как видите, нет различия между «духовными» и «материальными» сторонами процесса. Так, например, Симеон описывает генезис рабства:
«Премудрый и всеблагий Бог, для бытия в мире сем, создал отца и сына, но не раба и наемника. Ни первый отец наш не был рабом, или наемником, ни первый сын. Ибо кому бы они были рабами и наемниками? Рабство и наемничество явились уже после: рабство произошло от вражды людей между собою, по коей начали воевать друг против друга, и друг друга порабощать; а наемничество от бедности и недостатков, кои одолевать начали слабейших по причине жадности и корыстолюбия сильнейших. Таким образом и раб, и наемник произошли от греха и зла, воцарившихся среди людей: ибо без насилия и бедности ни рабом никто бы не был, ни наемником. Кому придет желание быть ими, когда рабы и наемники не то делают, что хотят и что им нравится, но то, что хотят их господа? Причиною сего — диавол, злая умная сила, от Бога отступившая».
Таков же генезис политического устройства:
«Тогда, в раю, не нужен был закон, ни писанный, ни духовный. Но после того, как человек вкусил от того запрещеннаго древа и умер горькою смертию, то есть отпал от Бога и подвергся растлению, — тогда, чтобы совсем не отпал он от всякаго добра (так как зло сильно распространилось в роде человеческом и тиранило его насильственно, по причине бедственнаго разслабления, какому подвергся он вследствие растления), дан был ему закон, чтоб показывал, что хорошо, и что худо. Ибо человек стал слеп, вышел из ума и обезмыслел».
Бог всё сотворил общим, частная собственность, классовое общество, государство — от греха, следовательно, делает вывод Новый Богослов, собственность и деньги должны быть общими, а собственник есть ни кто иной, как убийца; богатые — убийцы бедных:
«Существующие в мире деньги и имения являются общими для всех, как свет и этот воздух, которым мы дышим, как пастбища неразумных животных на полях, на горах и по всей земле. Таким же образом все является общим для всех и предназначено только для пользования его плодами, но по господству никому не принадлежит. Однако страсть к стяжанию, проникшая в жизнь, как некий узурпатор, разделила различным образом между своими рабами и слугами то, что было дано Владыкою всем в общее пользование. Она окружила все оградами и закрепила башнями, засовами и воротами, тем самым лишив всех остальных людей пользования благами Владыки. При этом эта бесстыдница утверждает, что она является владетельницей всего этого, и спорит, что она не совершила несправедливости по отношению к кому бы то ни было. С другой стороны, слуги и рабы этой тиранической страсти становятся не владельцами вещей и денег, полученных ими по наследству, но их дурными рабами и хранителями. И если они, взяв что-нибудь или даже все из этих денег, из страха угрожаемых наказаний или в надежде получить сторицею, или склоненные несчастиями людей, подадут находящимся в лишениях и скудости, то разве можно считать их милостивыми или напитавшими Христа, или совершившими дело, достойное награды? Ни в коем случае, но как я утверждаю, они должны каяться до самой смерти в том, что они столько времени удерживали (эти материальные блага) и лишали своих братьев пользоваться ими.
Дьявол внушает нам сделать частной собственностью и превратить в наше сбережение то, что было предназначено для общего пользования, чтобы посредством этой страсти к стяжанию навязать нам два преступления и сделать виновными вечного наказания и осуждения. Одно из этих преступлений — немилосердие, другое — надежда на отложенные деньги, а не на Бога. Ибо имеющий отложенные деньги не может надеяться на Бога. Это ясно из того, что сказал Христос и Бог наш: «Где, — говорит Он, — сокровище ваше, там будет и сердце ваше». Поэтому тот, кто раздает всем из собранных себе денег, не должен получать за это награды, но скорее остается виновным в том, что он до этого времени несправедливо лишал их других. Более того, он виновен в потере жизни тех, кто умирал за это время от голода и жажды. Ибо он был в состоянии их напитать, но не напитал, а зарыл в землю то, что принадлежит бедным, оставив их умирать от холода и голода. На самом деле он убийца всех тех, кого он мог напитать».
Христос освобождает людей от всего этого:
«Люди отвращаются их (т. е. немощных, немудрых, бедных), земной царь не переносит их вида, начальствующие от них отворачиваются, богатые их презирают и, когда встречают их, проходят мимо, как будто бы они не существовали, и общаться с ними никто не считает желаемым, а Бог, Которому служат бесчисленные множества ангелов, все содержащий словом Своей силы, Кого великолепие непереносимо для всех, не отказался стать отцом и другом и братом этих отверженных, но захотел воплотиться, чтобы стать подобным нам по всему кроме греха и сделать нас причастниками Своей славы и царства. Великая потребна сила, чтоб освободить их [людей] из рук диавола, поработившаго их и держащаго в своем рабстве. И другой такой силы нет и быть не может, кроме единаго Христа Господа, Который есть сила Бога и Отца. Итак, кого Он освободит, тот воистину свободен бывает, потому что бывает чист, целомудр, благ, праведен, благочестив, человеколюбив, благоутробен, милостив, кроток, сострадателен, воздержен, — словом сказать, бывает человеком, каким ему подобает быть. Те же, которые не таковы, суть или безсловесныя животные, или демоны, хотя по внешности они православные христиане. Такие христиане паче повинны и тягчайшему наказанию; и Христос, пришедший избавить их от рабства диаволу, ничтоже пользует им, не потому чтоб Он не мог или не хотел избавить, а потому что они сами не хотят быть избавленными и не ищут Его должным образом. Сие избавление одно и есть истинная свобода, получение которой превосходит всякую силу человеческую. Почему Христос, Бог сый, и восхотел соделаться человеком, и для того одного умер, чтоб освободить людей от рабства диаволу».
Здесь мы видим связь мистико-аскетического учения Симеона Нового Богослова с социальным: «те же, которые не таковы, животные и демоны» — это те, кто не получили благодати, кто не принял Духа, кто не видит Нетварный Свет, то есть христиане лишь по имени, а не по существу. Тем же, кто получил благодать, не нужны ни капитал, ни собственность, не семья:
«Не говорите, что невозможно принять Божественный Дух, Не говорите, что Бог невидим людям, Не говорите, что люди не видят Божественного света Или что это невозможно в настоящие времена! Это никогда не бывает невозможным, друзья! Но очень даже возможно желающим. [Такие] мало-помалу забывает мир и яже в мире, — деньги, имущества, родных. Свет, конечно, раждает свет: поэтому и они делаются светом, чадами Божиими, как написано (Пс. 81:6), и Богами по благодати — те, которые отрекутся суетнаго и обманчиваго мира, без ненависти возненавидят родителей и братий, считая себя странниками и пришельцами в жизни; те, которые лишат себя богатств и имуществ, совершенно отвергнув пристрастие к ним. Мы вместе (с тем) сделаемся Богами, сопребывающими с Богом, совершенно не усматривая неблагообразия в теле (своем), но все уподобившись всему телу — Христу, а каждый из нас — член (его), весь Христос есть. Палец мой — Христос и детородный член. Усмотри Христа и в (женских) ложеснах и помысли о том, что в ложеснах, и о Том, Кто вышел из ложесн, (которыя) прошел и Бог мой, изойдя оттуда. Ты, о Боже мой, — ничто из всего (существующаго в природе), но все дела Твои произведены из ничего, один только Ты несотворен, один безначален, Спасителю, — Троица Святая и честная, Бог всяческих. И Ты показал нам свет Твоей непорочной славы, который и ныне непрерывно подавай мне, Спасителю. Дай мне всегда чрез него, как бы в зеркале, видеть (и созерцать) Тебя, Слове, и хорошо (узреть и) уразуметь неизъяснимую красоту Твою, которая, будучи совершенно недомысленна, более чем поражает ум мой, приводит в изступление мысли мои и возжигает в сердце моем огонь любви к Тебе; он же, соделываясь пламенем Божественнаго желания, яснее показывает мне славу Твою, Боже мой. Поклоняясь ей, молю Тебя, Сыне Божий, дай мне и ныне и в будущем (веке) непрестанно иметь ее и чрез нее вечно созерцать Тебя — Бога. Не дай мне, Владыко, суетной славы мира сего, ни богатства гибнущаго, ни талантов золота, ни высокаго престола, ни начальства над этими тленными (вещами); соедини меня со смиренными, нищими и кроткими, (дабы и я также сделался смиренным и кротким)».
Собрание выписок из творений святителя Григория Нисского на социально экономические темы. Ниссиец — один из значительнейших Отцов Церкви, один из создателей её богословия (в частности тринитарного), названный Седьмым вселенским собором ни много, ни мало «Отцом отцов», один из величайших христианских мыслителей. В этой книге читатель найдет нормативное для Отцов Церкви социально-экономическое учение: резкое осуждение ростовщичества, настоятельное требование заботы о угнетенных, учение о том, что Бог создал все общим и всех равными, о том, что неравенство — результат грехопадения и т.п. Ниссиец пишет, что грядущая, блаженная жизнь носит явно эгалитаный характер: там
«нет места рабству и господству, бедности, благородству и незнатности рода, скромному состоянию простых людей и чиновному начальствованию и всякому подобному неравенству» и т.п.
— но это не просто пустая фантазия, это идеал-ориентир, котормы следует руководствоваться в этой земной, практической жизни:
«по неравенству и несходству житейских дел не все живут в одинаковых обстоятельствах, относительно к достоинству и устройству тела, и достатку во всем прочем. Жизнь по большей части делится на противоположности, различаясь рабством и господством, богатством и бедностью, славою и бесславием, дряхлостью тела и добрым здоровьем, и всем тому подобным. Посему, чтобы недостаточное пришло в равенство изобилующим, и скудное восполнилось избыточествующим, Господь узаконяет людям быть милостивыми к низшим … Если, предположим так, во всех произойдет такое соотношение души с униженным, то не останется уже ни высшего, ни низшего, и жизнь не будет делиться по противоположности имен; не отяготит человека бедность, не унизить рабство, не опечалить бесчестие, потому что все у всех будет общее; и равенство прав, и свобода говорить водворятся в жизни человеческой, когда изобилующие добровольно сравняется с недостаточным. Если же будет сие, то не останется никакого предлога к вражде; бездейственна тогда зависть; мертва ненависть, чужеземцами соделаются тогда злопамятство, ложь, обман, война — все эти порождения похоти — иметь у себя больше. По истреблении же оного не сострадательного расположения, конечно, подобно какому–то худому корню, исторгнуты будут и отпрыски порока, а по искоренении дел лукавых, на место их выступить целый список всего доброго: мир, правда и весь ряд представляемого наилучшим. Посему что блаженнее этого, так вести жизнь, не запорам и засовам вверяя безопасность своей жизни, но безопасность сию находя друг в друге? Как жестокий и зверонравный неприязненными себе делает испытавших его свирепость; так напротив все делаются благорасположенными к милостивому, потому что милость в получивших ее естественно рождает любовь.»
И т.д. и т.п. — предлагаемая книга вся сплошь сотоит из подобных либертарно-эгалитарных текстов. Отметим тут еще только две вещи. Первая: помимо прочего читатель здесь найдет трактат «О девстве», содержащий радикальное учение о семьи и поле. Вторая: Ниссиец — кажется, первый в истории человечества мыслитель, не просто осуждающий рабство как некое зло, но призывающий реально отменить этот институт: Ниссец — великий христианский философ и богослов свободы не в высокой теории только, но и применительно к конкретным социально-экономическим вопросам. Современный православный мыслитель Дэвид Харт в «Иллюзиях атеистов» пишет по этому поводу:
«Тщетно искать в литературных памятниках древности — языческих, иудейских или христианских — хоть один документ, даже отдаленно сравнимый по тону или содержанию с четвертой проповедью Григория на книгу Екклесиаста, сказанной во время Великого поста в 379 году, которая включает в себя длинный отрывок, однозначно и с негодованием осуждающий рабство как институт. Иными словами, в этой проповеди Григорий рассматривает рабство не просто как излишество, то, чем христианин не должен пользоваться иначе как по необходимости, и не ограничивается осуждением несправедливости и жестокости, в которых рабовладельцы часто бывают виноваты. Этого, естественно, следовало ожидать: моральные наставления и призывы к покаянию — нормальный элемент стандартного постного репертуара любого умелого проповедника. Более того, с 321 года, когда Константин предоставил церквам право юридически удостоверять освобождение из рабства (manumissio in ecclesia), христиане-рабовладельцы часто использовали Пасху как повод для освобождения рабов, и Григорий, несомненно, поощрял своих прихожан следовать этому обычаю. Но если бы все, что он хотел сделать — рекомендовать отпуск рабов на волю как средство духовной гигиены или как жест благоволения, это можно было бы посоветовать куда более мягким и умеренным тоном — и, пожалуй, мягкий тон сработал бы даже эффективнее. Но нет, Григорий направляет свой гнев не на злоупотребление рабством, а на его употребление; упрекает своих прихожан не в плохом обращении с рабами, а в том, что они смеют думать, что у них вообще есть право владеть другими людьми.»
«Григорий выходит далеко за привычные рамки. Для любого человека, говорит он, считать, что он имеет право господствовать над другим человеком — самое грубое высокомерие, вызов и кража у Бога, Которому Одному принадлежат все люди. Более того, продолжает он, одному человеку лишать другого свободы, которую Бог даровал всем, значит нарушать и даже отвергать закон Божий, который явно не дает нам такой власти друг над другом. О какой такой цене, спрашивает дальше Григорий свою паству, можно говорить, что за нее приобретен образ Божий.»
«Итак, заключает он свое обращение к пастве, если вы думаете, что обмен монетами или получение дарственной действительно наделяет вас превосходством над другим человеком, то заблуждаетесь: все мы равны, все жертвы одних и тех же слабостей, способны на одинаковые радости, искуплены одним и тем же искуплением и повинны равному суду. Поэтому мы равны во всех отношениях, но, говорит Григорий, «вы разделили нашу общую природу на рабов и господ и так сделали ее одновременно самой себе рабствующей и самой над собой господствующей».»
«Быть может, это единственное нужное нам — или даже единственное возможное — объяснение проповеди Григория. Современные люди секулярного склада, считающие, что корни заботы о человеческом равенстве уходят в почву истории не глубже так называемой эпохи Просвещения, часто склонны полагать, что их ценности — не что иное, как рациональные импульсы любой здравомыслящей совести, не обремененной предрассудками. Но это чепуха. Нет никакой «просвещенческой» нравственности, если под этим подразумевается этика, вплетенная в самую ткань нашей природы, которую каждый может для себя открыть лишь усилиями беспристрастного разума. Есть лишь нравственные традиции, сформированные событиями, идеями, вдохновением и опытом; и никакая мораль не существует в отрыве от обстоятельств конкретной культуры и ее истории. Что бы мы ни подразумевали под «равенством» людей, моральный вес этого понятия мы осознаем только потому, что гораздо глубже в исторических слоях нашего общего западного сознания хранится память о непредвиденном миге духовного пробуждения, о восторженном и удивленном ответе разума на одно историческое событие: провозглашение Пасхи. Именно благодаря своей вере в воскресшего Христа Григорий мог писать в своем комментарии на Заповеди Блаженств, без всяких оговорок и без малейшей иронии, что, если христиане действительно начнут проявлять милость, к которой призывает их Господь, человечество больше не будет признавать различий между рабством и господством, бедностью и богатством, позором и честью, немощью и силой — все станет общим, и все люди будут равны. В проповеди на Пасху 379 года Григорий возвращается к многим темам своих постных обращений к Екклесиасту, в том числе и к нравственному позору рабства; Пасха, говорит он, это время праздновать все виды освобождения, и поэтому тему нашего освобождения из дома смерти он бесшовно соединяет с новым призывом к освобождению рабов. В такой связи идей нет ничего надуманного, по крайней мере, для тех, кто действительно верит, что Иисус из Назарета, распятый Понтием Пилатом, — Господь.»
«Личное рабство на Западе в Средние века постепенно отмерло.» «В обществе, состоящем из крещеных людей, христианские принципы все же оказались если не катастрофически разрушительными, то, по крайней мере, вредоносными для рабовладельческой экономики и даже вообще для всех форм рабства.»
«Через три года после проповеди на Екклесиаста Григорий написал трактат против учения «полуарианского» богослова Евномия. В одном пункте своей аргументации Григорий отмечает: Евномий утверждает, что Христос не мог быть Богом в самом полном смысле, потому что Павел описывает Христа как имеющего зрак раба. Григорий дает на это возмущенный ответ: рабство, равно как и грех, болезнь или смерть, является следствием нашего отчуждения от Бога, и Бог во Христе принимает большее рабство, чем то, в котором находятся люди, чтобы изгнать рабство (наряду с любым другим злом) из нашей природы. В этом конкретном тексте рассуждения Григория не обязательно выходят за рамки эсхатологического ожидания; но нравственный смысл трактовки рабства как зла, побежденного спасительными деяниями Христа, ясен и здесь. Когда западные народы пришли к вере в то, что приговор Божий каждому человеку выносится во Христе — так сказать, на стороне Христа, а не Пилата, — они переступили некую границу во времени; но эта граница, даже пересеченная, продолжала от них удаляться, и им приходилось двигаться вперед, даже если изначально они предпочли бы остаться на месте. В определенные критические моменты истории прошлое (даже довольно недавнее прошлое) вмиг становится чужой, неизмеримо далекой страной. Для народов, уверовавших в Пасху, хотя бы и на краткий для жизни культуры миг, уже невозможно было с полной невинностью считать, что божественная справедливость признает способность одного человека владеть другим; ибо, уверовав в воскресение Христа, они обнаружили — возможно, к их ужасу, но, возможно, и к их спасению, — что образ Бога и образ человеческой личности теперь открыты им всем, одновременно, отныне и навеки в образе раба.»
Если у вас нет возможности прочитать эти книги святоотеческих выписок, то можете обратится к нашей статье «Политэкономия Святых Отцов», которая есть просто краткий обзор этих книг, парафраз высказываний Отцов на социально-экономические темы.
Смотрите также подборку святоотеческих текстов о проблеме кредита — более узкая тема, прикладная, скажем так, но в этом смысле как раз более наглядная, иллюстративная, чрезвычайно актуальная и интересная.
