на наш Телеграм
Спросили моего мнения насчет поправок в закон, позволяющих религиозным организациям претендовать на дореволюционные здания. Речь о зданиях, построенных «для благотворительной и социальной деятельности» религиозных организаций — например, бывших богадельнях или сиротских приютах. Но, увы, эти церковно-государственные отношения слишком далеки от меня. А если убрать в них слово «церковные», они будут безразличны и большинству обсуждающих: ведь тема церковных денег чаще интересна людям извне.
Вот, например, знаете ли вы, в чьей собственности находятся государственные здания на вашей улице? Государственное находится в государственной собственности, разве нет? Многим даже вопрос покажется абсурдным. Но, вообще говоря, у нас есть федеральная собственность, есть собственность субъекта Федерации, а есть муниципальная собственность. И периодически кто-то что-то кому-то передает и финансирует. Но людям это безразлично, и со всеми гипотетическими вопросами они предпочитают звонить непосредственно Путину.
Мне возразят, что одно дело — отношения государственных чиновников, и совсем другое — Русская Православная Церковь. Церковь-то у нас отделена от государства. И, в общем, будут правы. Но нельзя не заметить, что в последнее десятилетие упрочивается союз Церкви с госаппаратом. Причем инициатива идет скорее от священноначалия, активно предлагающего государству свою помощь в решении глобальных проблем общества. Притом что даже локально мы их пока не решили. Мы не знаем, как удержать подростков в собственных воскресных школах, но активно внедряем ОПК для всех нежелающих. Мы имеем множество семейных проблем среди воцерковленных и священнических семей, но хотим решать семейные проблемы исключительно в масштабах государства. Да даже простое содержание полученной от государства церковной недвижимости часто требует таких денег, которых у епархий просто нет.
За что сослали Иоанна Златоуста
Конечно, можно помечтать об идеальном мире. Таком, где Церковь будет заниматься небесным, а не земным. Где патриархом станет настоящий нестяжатель. Но, увы, знание истории Церкви мешает мечтать. Система слишком инертная, одному человеку ее не изменить. Даже если он ее возглавляет. Святитель Иоанн Златоуст стал патриархом Константинопольским в 397 году. А уже через шесть лет был низвержен Собором под Дубом. И придворное духовенство желало его отставки не меньше обиженной императрицы. Да, по преданию, Бог заступился за праведника: в Константинополе произошло землетрясение, а у императрицы, согласно житию, произошел выкидыш. Это сочли карой Божией, и святителя Иоанна срочно вернули на кафедру. А меньше чем через год все равно сослали. У церковной политики свои законы.
Или вот более современный пример. Когда в 1990 году не могли избрать патриарха Сербского, один из членов архиерейского собора предложил: «А давайте Павла выберем». Вот и выбрали, не смотря на сопротивление 76-летнего праведника. Даже став патриархом, Павел не изменял своих привычек. Ездил на трамвае, сам себе починял старую одежду и ботинки. Однажды, направляясь на заседание Синода, Святейший Павел заметил у входа много иномарок и поинтересовался, чьи это машины. Ему сказали, что это машины архиереев. На что патриарх с улыбкой сказал: «Если они, зная заповедь Спасителя о нестяжательстве, имеют такие машины, то какие же машины у них были бы, если бы этой заповеди не было?»
Как и Златоуст, патриарх Павел Сербский пользовался любовью простого народа. И его даже никуда не сослали, в отличие от Златоуста. Но изменил ли он систему? Не особо. Как епископы ездили на дорогих иномарках до него, так продолжали делать и при нем, и после него. Святейший Павел стяжал личную святость, но система от этого не изменилась. Одни епископы его любили, другие терпеть не могли. Некоторые епископы даже инициировали судебное разбирательство против патриарха, связанное с нецелевым использованием церковной собственности.
Да, кстати, святителя Иоанна Златоуста тоже обвиняли в растрате. Ничего не меняется. И лично я не хочу тратить свою жизнь на выяснение того, кто там кому какое имущество передал.
Ныне же Церковь сама содержит поля, дома, дает поземельную за дома, содержит колесницы, конюхов, мулов и другое многое, для вас же, и по причине вашего жестокосердия. Надлежало бы этим сокровищам церковным находиться в руках ваших, а доходом Церкви должно бы служить ваше усердие. Теперь же проистекают из этого две следующие несообразности: и вы остаетесь без плода, и священники Божьи не занимаются надлежащим делом. Ужели за апостолами не могли оставаться дома и поля? Почему же они продавали их и раздавали все? Потому что так лучше было.
Но ныне, когда вы до безумия заняты житейскими попечениями, когда вы только собираете, а не расточаете, — страх объял отцов ваших насчет участи вдов, сирот и дев, как бы не сгибли толпы этих несчастных от голода, а потому они принуждены были установить такой порядок. Они совсем не хотели заниматься сами такими неподобающими делами; они желали, чтобы только ваше усердие было их собственностью, чтобы от него получить все плоды, а самим бы пребывать в молитвах. Теперь же вы принудили их подражать людям мирским, живущим хозяйством: отсюда все извратилось.
Свт. Иоанн Златоуст
А деньги приходится добывать настоятелю
В свое время мне была интересна тема церковных финансов, и я подробно разбирался в материалах Поместного собора Православной Российской Церкви (1917–1918 гг.). Тот самый «собор новомучеников» обозначил основные проблемы, связанные с церковной собственностью. Если вы хотите, чтобы приходы были независимы, значит, прихожане сами должны содержать и приход, и священника. А значит, перечислять на содержание прихода существенную сумму денег.
Много вы знаете воцерковленных православных, которые готовы отдавать на содержание храма 5–10% от своих доходов? Ежемесячно. А раз таких желающих нет, храмы должен содержать кто-то другой.
И если нет крупного спонсора, деньги приходится добывать настоятелю. Так содержание храма и священников берут на себя малорелигиозные «захожане», потребители «религиозных услуг». Свечки, записки, крестины, отпевания. К проповеди христианства это имеет мало отношения.
Выхода из этого тупика я не вижу. Можно, конечно, потребовать брать деньги на содержание приходов только от воцерковленных прихожан. Но только тогда, боюсь, количество приходов сократится раз в десять, а то и в сто.
Разделить «храм» и «приход»
Впрочем, собор новомучеников предложил другое решение. Тогда постановили разделить церковное имущество на два юридических лица. Первое лицо – это «храм». Он принадлежит епархии, а ему принадлежат здание, богослужебные предметы, свечная прибыль, кружечный сбор. Собственно, все то церковное имущество и «пожертвования» малорелигиозного населения, которые и по сей день вызывают столько споров. Но кроме этого предлагали создать второе юридическое лицо — «приход». «Приход» существует за счет пожертвований прихожан «на удовлетворение религиозно-просветительских и благотворительных нужд прихода». Люди сами собрались, сами решили, сколько и на что, сами собрали деньги. Эти деньги принадлежат этим же самым прихожанам, решения о распоряжении этими средствами принимаются большинством голосов. Епископ или настоятель храма над этими средствами не властны.
И ведь на самом деле это решение уже реализовано. «Храм» подчиняется епархии, и они сами как-то выстраивают отношения с государством и малорелигиозным населением. А «приход» сегодня стал называться благотворительным фондом. Если есть желающие, то можно совместно собирать и тратить собственные средства на удовлетворение тех религиозно-просветительских и благотворительных нужд, на которых решил сфокусироваться приход.
Только желающих спорить на тему «церковно-государственного имущества» оказывается гораздо больше.
Почему пустуют аудитории
Ну а если вернуться к церковным зданиям, то меня беспокоит вовсе не их собственность. Проблема в том, что эти ныне многочисленные здания некем заполнить. Вот мой родной ПСТГУ. В каких местечках я только там не преподавал. От корпусов на Новокузнецкой, Иловайской и Парке Победы до комнатушек на Пятницкой, Лубянке или Новой Басманной. А тут недавно опять вернулся на Новокузнецкую. Богословский факультет уехал в новое здание в Лиховом переулке, а старое здание опустело. Конечно, сюда перевели студенток с других факультетов. Но, видимо, их оказалось недостаточно.
Когда-то в этих корпусах кипела студенческая жизнь. А теперь пустые аудитории и темные коридоры, в которых ходят редкие студентки. И это в самое оживленное время, в будничный вечер, после работы. Раньше в эти часы сложно было найти пустую аудиторию. Теперь сложно найти занятую. Так что вопрос с передачей дореволюционных зданий решить можно. Но вот как потом привлечь туда людей?
Ответа на этот вопрос я пока не увидел. Но может, стоит поискать его не в масштабах государства, а внутри наших общин? Помочь остаться в Церкви нашим подросткам, спасти разваливающиеся семьи? Или чему-то научиться в собственной духовной жизни и поделиться этим опытом с другими?
Мне кажется, аудитории пустуют не из-за того, что в Москве не осталось людей. А из-за того, что нам нечего им сказать. Вот и заполняем пустоту разговорами о церковно-государственных отношениях.
