на наш Телеграм
Шестая неделя поста — самое время для того, чтобы впасть в меланхолическое настроение. Мяса хочется все больше, северного солнца недостаточно, да и богослужение словно спешит сообщить тебе о том, что все плохо.
Во вторник умирает Лазарь, и служба этого дня пронизана отсылками к этому евангельскому эпизоду. В субботу — воскресает, но это воскресение, хотя мы знаем, что оно предвосхищает Воскресение Господа, кажется каким-то странным утешением для безнадежной человеческой природы. Да, Лазарь воскрес, ну и что с того, через десять, двадцать, ладно, пятьдесят лет он все равно умрет, его плоть все равно уступит закону тления, разум прекратит функционировать, чувства перестанут воспринимать. Богослужебные тексты призывают радоваться воскресению Лазаря, а естественный рассудок этому противится: нас не обманешь, мы не видели ни одной вещи, ни одного живого существа, которое бы существовало вечно. У всего есть природное начало и природный конец. Спросите у Аристотеля.
Сознание конечности — в нем корень всех человеческих бед.
Детство кончается тогда, когда ребенок осознает, что ему есть что терять, когда он не может представить себя в бесконечном пространстве игры, где все неизменно, где можно в любой момент самовольно остановиться, а потом вновь начать с любого места, где правила устанавливаешь ты сам, а не внешняя сила, где вечный полдень и незакатное солнце.
Почти любой грех — супружеская измена, воровство, взяточничество, убийство, даже банальные обжорство и пьянство — основан на страхе смерти.
Завтра меня может уже не быть, поэтому сегодня я должен получить свой максимум, и если мне кто-то или что-то мешает, препятствие должно быть устранено. Любое соперничество, даже внутри семьи, любой спор, даже дружеский, любой конфликт, даже комический, происходят из желания хоть чуть-чуть увеличить пространство конкретного «я» в мироздании.
Но больнее всего не от последствий сознания смертности, а от него самого — оно отравляет отношения, работу, увлечения. Меня, например, периодически «накрывает». Зачем писать статьи, редактировать журнал, защищать диссертацию, если все исчезнет: бумага истлеет, файлы рано или поздно сотрут, а все потенциальные читатели умрут. Зачем жениться, зачем воспитывать детей, зачем переводить старушек через дорогу, бороться с коронавирусом, зачем молиться, поститься и читать «Предание», если всего этого не будет?
Настолько глубокая травма, причина которой не в детстве конкретного человека, а в самой природе человека, искаженной грехопадением, не может быть исцелена ничем — ни алкоголем, ни правильным режимом дня, ни насыщенным общением, ни напряженным трудом, ни полным кошельком денег — ничем, кроме правильного, глубокого рассуждения.
Если Бога нет, то человек обречен — эту мировоззренческую дыру ничем не заполнишь, о чем нам рассказывает хорошая атеистическая литература вроде Камю и Сартра. Но Он есть — все классические доказательства вам в помощь, — и дальше двигаться проще. Если Он есть, то всё, что вы видите перед собой, всё, что существовало в прошлом, и всё, что возникнет в будущем, сотворил Он. Ведь само слово «Бог» не предполагает какого-то иного источника бытия наряду с собой. Если Он все сотворил, то ничто из созданного не может исчезнуть, а точнее, прекратить бытие. Иначе мы должны были бы признать, что Бог не всемогущ, то есть не является Богом. Понятно, что дальше мы сталкиваемся с парадоксом: разум нам говорит о том, что никакой смерти нет, что тление невозможно. Опыт же говорит ровно о противоположном.
Да, но согласитесь, что мы уже в совершенно иной, в том числе психологически иной ситуации.
Для нас непреложной данностью является уже не смерть, а бессмертие, в то время как смерть представляется бессмыслицей.
Оказывается, что ничто из сделанного нами, ни один из добрых поступков, ни одно из достижений не пропадают втуне, но непостижимым образом складываются в какую-то таинственную сокровищницу.
Мы умираем, творения наших рук и умов распыляются, — всё это очевидные следствия грехопадения, которые будут с нами до Второго Пришествия. Но они даже не нуждаются в понимании. Понимать нужно только то, что есть Бог, который воскресил Лазаря, желая показать, что Он владыка жизни. И воскрес Сам, показывая, что смерть — онтологическая фикция. И раз ее нет в самом существенном смысле — мы это уже поняли, — то гораздо легче не пустить ее и в наше сознание.
