на наш Телеграм
28 августа великому писателю Андрею Платонову исполнилось бы 120 лет. Предлагаем материал, основанный на лекции Янины Солдаткиной «Андрей Платонов: юродивый в литературе», аудио и видео коей можно найти здесь.
В этом году исполняется 120 лет со дня рождения писателя Андрея Платонова (1899—1951), автора мрачных антиутопий «Котлован» и «Чевенгур», статей, прославляющих новый коммунистический мир, острых антисоветских памфлетов, бездонных по горестному смыслу повестей и рассказов. Об этом человеке, который искренне стремился донести правду до власть имущих, бесконечно верил в добро и в то, что мир необходимо менять литературным словом, любовью, а не насилием, рассказывает Янина Солдаткина, профессор кафедры русской литературы XX–XXI веков Института филологии Московского педагогического государственного университета.
Паровоз революции
Андрей Платонович Климентов (настоящая фамилия) происходил из семьи технической интеллигенции, отец его работал в вагонном депо. Старший ребенок в многодетной семье, систематического образования он не получил. Однако очень хорошо был знаком с текстами Ницше, с сочинениями выдающегося русского философа Николая Федорова. Был вполне в контексте исканий и философских, и литературных русского религиозного ренессанса и позднего Серебряного века. Занимался он этим исключительно самостоятельно, в перерывах между тяжелой работой, поскольку должен был помогать родителям, содержать семью. Работа в паровозном депо в его представлении слилась с революцией, в том смысле, как Маркс говорил: «Революции — локомотивы истории». Эта метафора Платонову очень близка, во-первых, потому что паровоз — символ технического прогресса, во-вторых, потому что паровоз несется напролом, ну а, в-третьих, потому что для Платонова сама идея технического движения была очень важна, соединялась с движением времени, с резким рывком, который на глазах сделала Россия.
На момент революции ему было 18—19 лет, конечно, он мыслил себя революционером, сочувствовал революции. Весь ранний «воронежский» период своей жизни он очень много выступает как публицист, поддерживает революцию, пишет в очень модных тогда тонах. Революция — это второе пришествие, с революционерами вместе идет Христос. Эта идея очень характерна не только для Платонова, но и для Есенина, и для Блока. Платонова пытается увидеть в революции преобразование не столько социальное, сколько нравственное, философское, идеологическое. И с этой точки зрения он писатель очень «романтический». И поэтому молодой человек берет себе псевдоним Платонов. С одной стороны, по имени отца Платона, с другой стороны, древнегреческий философ тут тоже подразумевался.
Свое направление
Для поколения Платонова, для людей его социального статуса революция стала пропуском в литературу. Играть в «крестьянство» им было не нужно. Сравним с историей о том, как непросто в большую литературу входил, например, Сергей Есенин. Платонов — самый настоящий пролетарский писатель: он рабочий с самого детства, и, казалось бы, перед ним должны быть открыты все двери ранней советской литературы. Так оно и получилось, только потом «что-то пошло не так». Уже с юности Платонов не нуждался в «ученическом» периоде, он всегда считал себя человеком самодостаточным, со своим внутренним самостоянием. Например, как очень многие прозаики, он начинает со стихов, но когда пытается участвовать в пролетарских поэтических объединениях и в анкете у него спрашивают, каким он сочувствует литературным направлениям, а их в 1920-е годы было очень много, то Андрей Платонов совершенно спокойно отвечает: «Никаким, имею свое».
Красавица печальная
В поэзии Платонова заложены многие мифологемы, метафоры, с которыми он потом будет работать:
Мы пройдём тебя до края,
Небо, тайна голубая.
Мы любовь, мы — мысль вселенной,
Звёзд зовущих странник пленный.
Обратите внимание на идею экспансии, и мы до сих пор живем в рамках этой мечты. Но далее: «Мы любовь, мы — мысль вселенной». Никакого насилия, захвата в этих стихах нет, есть, наоборот, жажда понять и распространить свою формулу любви. Следующее:
Мы идём в темницы тайные,
Там красавица печальная
Не дождётся часа светлого,
Будто песнь, никем не спетая.
Этот образ красавицы — некой Мировой души (вспомним философа В. С. Соловьева и русский религиозный ренессанс) или в прозе у раннего Платонова этот же образ каспийской невесты как Софии Премудрости Божией — сокровенный прекрасный женский образ, который символизирует собой вселенскую любовь. Нужно также сказать, что на этот образ накладывались биография писателя, его отношения с супругой Марией Кашинцевой, очень своеобразной женщиной, которую Платонов очень любил. Ее холодность, неприступность и красота отразились в идеале каспийской невесты. В целом тема неба, тайны, любви и распространения человечества очень тесно связаны с техническим и философским контекстом того времени. Все это очень близко философии русского космизма и философии Николая Федорова.
Философия сиротства
Незаконнорожденный сын князя Гагарина, он звался по имени своего крестного отца. Федоров — абсолютнейший аскет. Юродство Платонова — тоже от него. Этот человек всю жизнь прожил очень бедно, работая библиотекарем в публичных библиотеках, в частности в библиотеках Румянцевского музея, общался с И. С. Тургеневым, с Л. Н. Толстым. Ни жены, ни детей. Делом жизни была книга «Философия общего дела». Вышла она уже после его смерти, обязательным условием было то, чтобы ее опубликовали бесплатно, потому что знание должно быть доступным. В библиотеке Платонова была «Философия общего дела» с его пометками. Федоров говорил так: «Каждый человек сирота вне зависимости, живы у него родители или нет», потому что своим рождением он приближает смерть своих родителей. Федоров считал, что в этом и есть библейский первородный грех. Человечество не должно размножаться дальше, мы должны воскрешать мертвых. Речь не о библейском, а о физическом воскрешении людей с помощью современной науки. Тот научный прогресс, который происходил в конце XIX — начале XX века, как раз наталкивал на мысль, что действительно скоро мы будем повелевать жизнью и смертью человеческой. Вспомним, например, профессора Преображенского в произведении Михаила Булгакова «Собачье сердце». Ведь когда мы воскресим людей, места просто не хватит на Земле, и мы вынуждены будем лететь на Марс. Такие выдающиеся ученые как Николай Жуковский и Александр Чижевский были убеждены, что именно для этого нужно покорять космос. Когда Вячеславу Иванову, «последнему из могикан» русской филологической школы, задали вопрос, в чем смысл человеческой жизни, он ответил: «Ну, вообще-то покорение космоса». Это очень по-федоровски и по-платоновски.
Идея воскрешения мертвых противоположна коммунизму и социализму. Федоров говорит не о социалистическом равенстве для ныне живущих, а о братстве потому, что все люди сироты и братья. Он придумал идею природной регуляции: когда мы все объединимся, то легко сможем управлять погодой. Там, где сейчас пустыни, мы запустим дожди, появятся ресурсы, тогда и можно будет заняться воскрешением мертвых. В любом случае эта программа действий Платонову казалась очень понятной, ведь он говорил устами своего героя: «У природы творить нет особого дара, она берет терпением». Без человека земля останется невостребованной целиной. Работа в поле — это нормальные, гармоничные отношения человека с Землей. В результате всего этого философского разнообразия у Платонова формируется очень специфическая художественная система, набор определенных идей, которые узнаются в любом его произведении.
Сокровенный человек
В конце Гражданской войны Платонов понимает, что оказался перед дилеммой. Мир надо менять, это ясно. Вначале он пытался его менять в качестве инженера или мелиоратора. В 1921 году в Поволжье разражается страшнейшая засуха, которой он был свидетелем. Это совершенно его потрясло. Платонов занялся проектами искусственного орошения, тем более что это очень хорошо ложилось на федоровскую идею природного регулирования. После инженерных проектов Платонов решил стать писателем. Вероятно, он исходил из двух посылок: во-первых, «мир нужно изменить, а слово — это самое действенное оружие», а, во-вторых, такой женщине, как Мария, в Москве будет лучше.
В Москву в конце 1920-х годов он приезжает как инженер. Платонов работает в Российской палате мер и весов рядом с Гостиным двором. Постепенно он начинает обивать пороги московских редакций, разные его тексты публикуются, но самой значимой становится повесть «Сокровенный человек». На нее обратил внимание Александр Константинович Воронский, коммунист и основатель самого популярного в то время литературного журнала «Красная новь», который давал возможность печататься людям, исходя не из их политических побуждений, а из художественных достоинств их текстов.
Воронский говорил, что главный герой повести Фома Пухов — это русский Тиль Уленшпигель. Начинается повесть очень по-платоновски: у Фомы умирает жена, он осиротел. Фома не верит в окончательность смерти и обедает на гробе, выражая тем свой протест. Похоронив жену, он уходит в революцию, потому что это и есть новый мир. Его мотает по фронтам Гражданской войны, он отказывается быть и природным дураком-буржуем, и научным дураком-коммунистом, он сам себе Фома Пухов, безусловно, немного Фома неверующий. Но наш Фома не отказывается от веры в будущее перерождение, в то, что новый мир будет. Пухов — легкий как пух, он не боится библейского: «Ты взвешен и признан легким». Для Платонова пустота — это возможность действовать и двигаться дальше. Фома Пухов начинает движение платоновской прозы.
Как создать новый мир
Читать платоновскую прозу тяжело, но есть некие устойчивые константы, которые позволяют в ней ориентироваться. Например, два типа основных героев: первый, условно говоря, Дон-Кихоты, с шашкой и на коне, они считают, что если уничтожить всех несогласных, то остальные станут послушны и построят коммунизм. Второй тип героя — это созерцатель, странник, сирота, который несет миру любовь. Каким образом они действуют, вариантов не так много. Либо братство, товарищество, либо насилие. Конечно, некоторые герои Платонова пробуют эти варианты совместить, это плохо получается.
Еще одна любимая идея Платонова, помните, в Библии, в Книге Бытия: «Земля же была безвидна и пуста». Земля пуста, не организована, она не кормит человека достаточно. Для того, чтобы с миром можно было что-то сделать, он и должен быть пустым. Человек придет на землю и возделает, обустроит ее. Но, с другой стороны, очевидно, что пустота — это и могильная пустота, пустошь. В отношении повести «Котлован» это типичный парадоксальный образ: Земля и без того пуста, а в ней еще и выкапывается дыра… Для самого Платонова гибельность коммунистического котлована была бесконечной внутренней трагедией. Мир меняется любовью, а не силой — принципиальная позиция Платонова. Разных героев проводит он по лабиринту изменения мира — каждый раз его герои вынуждены убеждаться, что насилие рождает ответное насилие.
В конце 1980-х его снова начали печатать. Первым был «Котлован», потому что он явно антисоветский, антикоммунистический. Но это не характерное для Платонова произведение, наоборот, там есть авторская оговорка, что, возможно, автор ошибся, изобразив смерть девочки коммунистического поколения.
Платоновское косноязычие?
«Платоновское косноязычие» — это филологический мем. Читать Платонова непросто, особенно ранние тексты. Об этом языке Иосиф Бродский в послесловии к «Котловану» писал, что обезумевший язык революции кричал платоновским текстами. С другой стороны, этот язык создан для того, чтобы показать, какой это труд — думать, осознавать. Хорошо вам писать, если вы граф Толстой, речь сама льется. А если вы из паровозного депо или крестьянин из «революционного заповедника»? В «Чевенгуре» есть такой герой — Чепурный, который так и говорит: «Прошка, сформулируй за меня, я вот чую, но сказать не могу». Платонов доказал, что размышлять о жизни могут не только Пьер Безухов и князь Андрей. Размышляют все, но высказать это люди могут не всегда. Вторая особенность его языка — это намерение сделать вам нехорошо. Любой модернист пишет, чтобы вам стало неприятно, хочет вас зацепить. Писатель должен преодолеть автоматизм восприятия, чтобы вы отрешились от восприятия языка и вчитались в то, что он хотел сказать. Если постмодернисты разрушают мир, то модернисты, наоборот, создают свой собственный. И в первую очередь они творят свой художественный литературный язык. Самый яркий пример — абсолютный модернист Толкин. Он создал свой новый мир и даже несколько новых языков. Платонов создавал антиутопии, и это тоже собственный мир, который требует собственного языка.
Цитата из «Чевенгура»: «В будущем же мире мгновенно уничтожится тревога Захара Павловича, а отец-рыбак найдет то, ради чего он своевольно утонул». Вот это «своевольно утонул» — очень яркий пример. Мы понимаем, что отец главного героя совершил самоубийство, но нигде это так не называется, потому что он утонул, не веря в смерть. Отец-рыбак был уверен, что на дне озера град Китеж, он там немного поживёт и вернется обратно.
Другой пример. В «Чевенгуре» у командира отряда степных большевиков Степана Копёнкина есть конь по кличке Пролетарская сила. Фразы типа «Пролетарская сила ржала в сарае», «Пролетарская сила вошла в помещение» звучат смешно и странно. Возникает разрыв шаблона, определённый зазор между тем, что Платонов пишет изнутри своего мира, в котором Пролетарская сила — это подходящее имя для богатырского коня, и взглядом снаружи, чужими глазами. Естественно, у критиков возникал вопрос, а не издевательство ли это. Платонов великий иронист и сатирик, мог поиграть метафорами.
Тот же Степан Копёнкин, герой «Чевенгура», заезжает в церковь, где теперь находится помещение ревкома (революционного комитета). Вот как он называется: «Совет социального человечества Чевенгурского освобожденного района». Здесь присутствует платоновский плеоназм — это такой прием, когда писатель добавляет во фразу слова, ненужные по смыслу. Совет социального человечества! Меньшими масштабами герой Платонова просто не думает! Революционный комитет Чевенгурского района — вот так это бы звучало на нормальном канцелярите. Здесь у нас канцелярит пародийный.
При этом Платонов, всячески издевается над советскими идеологическими попытками встроиться в христианскую матрицу. У Платонова него в одном из произведений персонажи проходятся по поводу ленинского мавзолея: «Как вы думаете, почему Ленин лежит на площади в Мавзолее? Воскреснуть хочет!» Это идея поклонения мощам, да только мощи теперь иначе зовутся. И даже Копёнкин смотрит на лозунг, помнит, чей это лозунг, но как бы с пониманием к нему относится: «Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Аз упокою вы». Совершенно очевидно, что процитировано это сознательно, чтобы вовлечь вас в чтение. Современная проза для этих же целей пользуется остросюжетными приемами массовой культуры. Платонов, конечно, не массовая проза, но он все равно постоянно ваше внимание актуализирует и поэтому все выглядит так странно и непривычно. Когда ему Максим Горький пишет по поводу «Чевенгура», что «в ваших произведениях все коммунисты представлены чудикам и полоумными, а это неприемлемо для нашей цензуры», то это правда. Но у Платонова они и не должны быть такими правильными, как у Фадеева в «Разгроме», он не для этого пишет, он пытается посмотреть на них под другим углом зрения.
Не надо издеваться над людьми
У Платонова известно всего два романа, «Чевенгур» — первый из этих романов, самый знаменитый (второй — «Котлован»). Он написан стремительно, всего за несколько месяцев 400-страничный текст. 1927—1928 годы, накануне года великого перелома. В 1929 году начинается индустриализация и сплошная коллективизация. В начале 1929 года Сталин изгоняет Троцкого из страны и получает абсолютную политическую власть. Собственно, «Чевенгур» — это роман-предупреждение. Революция должна была произойти, в «Чевенгуре» описаны все возможные пути ее развития, и каждый ведет в тупик.
Внутренний сюжет «Чевенгура», описывающий странствие рыцарей революции в некий коммунистический рай и неизбежный крах этого предприятия, дает Платонову возможность проследить многообразные варианты социального устройства. Весь роман написан о том, что все предлагаемые варианты неправильные, что коммунизм построить не получится, и к воскрешению мертвых мы не придем никогда. А если с идеальным мироустройством ничего не выходит, то не надо издеваться над людьми. Именно такое слышится в подтексте.
И для Андрея Платонова, и для главного героя романа Александра Дванова, очень важно, что человек очень хочет верить в добро. И когда хоть что-то доброе он видит в жизни, оно заставляет его поверить, что будет лучше, он с радостью за это хватается, потому что действительность — это не очень здорово. Но Платонов — настоящий русский писатель, его функция в том, что он должен властям сказать всю правду, для этого он и существует. И получается диссонанс.
Я писал для одного писателя
В 1931 году Платонов пишет повесть «Впрок», посвященную коллективизации. В этой повести он детально препарирует статью Сталина «Головокружение от успехов», статью совершенно демагогическую, написанную тогда, когда стало понятно, что если мы будем так коллективизировать народ, то у нас не останется вообще урожая. По первой фразе этой повести ясно: платоновский юродствующий «душевный бедняк» 1 марта 1930 года прочитал сталинскую статью, сел в поезд и решил посмотреть, как у нас проходит коллективизация. И дальше Платонов рассматривает разные модели установления колхозов. Более того, у него появляется один из героев, который говорит: «Колхоз нужен вам, а не вы колхозу. Я вас не буду брать в колхоз, я еще посмотрю, какие вы». А вы понимаете, что тогда в колхозы просто загоняли. И она заканчивается тем, что герой прожил в колхозе «Утро коммунизма» несколько месяцев, был свидетелем сева на 140 процентов, строительства силосной башни, прудовой плотины. И герой уверен, что коммунизм наступит при нашей жизни.
Друзья Платонову советовали спрятать повесть, не показывать никому. Но он же хочет поговорить со Сталиным! В это время его покровитель Воронский уже глубоко в ссылке. Новый редактор журнала «Красная новь» писатель Александр Фадеев, хочет, чтобы была подписка, чтобы журнал продавался. И тогда он решает взять спорную повесть Платонова. Фадеев публикует повесть «Впрок», Сталин читает эту повесть ночью, тогда же вызывает Фадеева и предыдущего редактора и возмущается: «Это кто печатал?» Фадеев понимает, что попал впросак. Журнал дает статью-опровержение, в которой обыгрывается название повесть «Впрок». Товарищи-коммунисты, мы пропустили подпильнячника (в конце 1920-х Платонов был другом и соавтором писателя Бориса Пильняка, подвергшегося травли за «Повесть непогашенной луны»), литературного кулака, мы должны примерно наказать себя впрок другим. Платонов на это честно отвечает: «Я писал для одного читателя. И он меня услышал».
Счастливая Москва
Если вы не в состоянии прочитать «Чевенгур», то попробуйте «Счастливую Москву», она проще по стилю. Если в «Чевенгуре» Платонова интересовали модели построения коммунизма, то в «Счастливой Москве» в 1933—1934 годах его интересует то, что сделал уже совершившийся советский социализм с душами молодого поколения. Главная героиня платоновского романа — девушка по имени Москва. Когда она попала в детдом, ее звали Оля, но там ей дали новое звучное имя — Москва и фамилию Честнова. Она — новый советский человек. Роман очень современный, абсолютный феминизм нулевой, так сказать, волны. Москва считает, что должна состояться как личность. Она обладает потрясающей манкостью, в нее влюбляется каждый мужчина, который ее видит, причем не платонически, а вполне плотски. Но ее это не интересует. Как она говорит: «Я хочу сделать что-то для людей, я хочу служить людям». Но в конце романа она понимает, что надо служить не людям вообще, а — конкретному человеку. У Платонова были черновые варианты, что Москва все-таки вышла замуж. Начала мерить себя категориями не чевенгурского общечеловеческого райкома, а нормальной человеческой жизни. Ушла от штампов советской массовой мифологии, преодолела их в себе.
Узнаваемая идея: хватит перестраивать общество, давайте будем перестраивать себя. Спасись — и тысячи вокруг тебя спасутся, пусть даже один человек — и жизнь будет прожита не зря. Эта идея для Платонова носит политический характер. Он понимает, что с любовью так: если вы действительно возьметесь за это, то будет страшно тяжело и не обещает вам никакой награды, но по-своему вы будете счастливы, потому что именно тогда человек не будет подвластен эросу, насилию, политике, а подвластен только своей жертвенной любви.
Возвращение
В 1936 году Платонов пережил арест и заключение сына, а затем его гибель в 1942 году на фронте — это стало для него огромной трагедией. Во время войны он работает фронтовым корреспондентом, его наконец начинают печатать. Он пишет жене потрясающие письма: «Дорогая Маша, на фронте мне кажется, что я рядом с Платоном, в том смысле, что я служу людям и вот этой своей службой я отдаю ему, мертвому, свой долг»… На войне Платонов очень подружился с молодыми писателями. Платонов уже воспринимался вполне как юродивый. Эти писатели другого поколения испытывали к нему бесконечное уважение: за его бедность, за его совершенную безбытность, за его верность жене и памяти сына.
После войны он пишет рассказ «Возвращение». У главного героя Алексея Иванова военный синдром. Война закончилась, ему пора ехать домой к семье, но он солдат и к мирной жизни не привык. По дороге он изменяет жене, а когда приезжает, то выясняется, что и жена ему изменила. Она сама ему в этом признается, объясняет, что ей было очень плохо, не хватало ласки и любви… Он спрашивает: «Тебе легче стало?» Она отвечает: «Нет, легче мне не стало, потому что я поняла, что женщиной я была только с тобой». Но измена — это ложный путь. У Алексея появляется возможность уйти из семьи, и он думает, что перед ним новая прекрасная жизнь. Утром он садится в поезд и видит, что за ним, за поездом бегут его дети. Когда он видит детей… Платонов пишет, что до сих пор «он видел жизнь через преграду собственного эгоизма, а теперь коснулся ее обнажившимся сердцем». Иванов сходит с поезда к детям, и только здесь и начнется эта самая настоящая жизнь. Снова платоновские темы: странничество, сиротство, служба не вообще людям, а очень конкретным людям — и любовь к ним.
Когда все это было напечатано, был страшный скандал, потому что это якобы клевета на воинов-освободителей, на тружениц тыла. Причем клеймили те же самые люди, тот же самый критик Ермилов, который гвоздил Платонова еще в 1930-е годы. Ермилов требовал даже от Симонова, который напечатал этот рассказ в «Новом мире», чтобы он покаялся, как Фадеев покаялся за «Впрок». Надо отдать должное Симонову: он всегда говорил в том смысле, что «я этот рассказ опубликовал. Я не считаю, что я поступил неправильно». Ермилов дожил до 1960-х годов — до того момента, когда ему самому пришлось каяться за то, что он громил Платонова. Пришлось признать, что «неловко получилось с рассказом «Возвращение».
После этого Платонова не печатали уже окончательно. Самое большее, выходили сборники народных сказок в пересказе Платонова. Но издавались они только при условии, что к ним писал предисловие Михаил Шолохов. Помогал другу как мог. Уже после смерти мужа пишет Мария Платонова: «Все же любимому, незабываемому М. А. Шолохову от благодарных Марии и Маши Платоновых» с припиской «это все, что удалось издать за семь лет».
По идее, на этом все и должно было закончиться. Но в 1960-е годы печатают «Сокровенного человека», Бродский пишет эссе, Платонова начинают переводить на иностранные языки. И уже в 2000-х годах выходят собрания сочинений, великолепные спектакли. В Табакерке идет постановка по «Епифанским шлюзам», был спектакль «Рассказ о счастливой Москве». «Река Потудань» идет в театре «Студия драматического искусства», туда невозможно купить билет, потому что, говорят, это нечто потрясающее. Алексей Варламов для серии ЖЗЛ пишет биографию Платонова, а в своих романах явно обращается к платоновским мотивам. Приходит Евгений Водолазкин, который использует очень много платоновских мотивов. Платонов вернулся и сейчас занимает место в ряду признанных классиков.
Подготовила Наталия Щукина
