на наш Телеграм
Наша Церковь сегодня — та же, что и тысячу лет назад. По-прежнему она — Тело Христово, по-прежнему Дух-Утешитель обитает в ней. Черпая основы веры в Священном Писании, святоотеческих творениях и агиографической литературе, стоит помнить, что жизнь в Духе обретает и иные формы. Дневниковые записи людей, стяжавших святость, и тех, кто стоял на пути к ней, открывают нам порой самые неожиданные вещи.
Святитель Николай Японский
«Я почти в отчаянии! Едва ли выйдет что из Японской Миссии! Совсем потерял бодрость. Посмотрим еще, потянем лямку. Хотя как же мерзко, бездушно она тянется. В 20 лет можно ослабеть и состариться, какими бы идеалами ни был заряжен. Вот — к месту моей молодой жизни приближаюсь; если бы все хорошо было, как бы радостно было окунуться в воспоминания, а тут, кроме мерзейшего, отчаяннейшего состояния духа, ничего не вызовешь!»
Это только одна цитата из полного собрания дневников свт. Николая Японского — но таких «депрессивных» записей там довольно много. Конечно, большая часть дневников — описание работы миссии, поездок по Японии и пр. Но мы обращаем внимание на эти «неприятные» места, чтобы подчеркнуть их ценность для нас — «несвятых».
Настоящая, не выдуманная святость — не беспрерывное пребывание в Нетварном Свете; это бывает трудно, это бывает очень тяжело. Мы знаем, кто такой святитель Николай, но он сам, конечно, не знал; он тяжело работал, он отчаивался — в себе, в сотрудниках, в своем многодесятилетнем деле.
И на наш взгляд, это самое ценное в его дневниках.
Праведный Иоанн Кронштадтский
Дневники праведного Иоанна не похожи на дневники его современника свт. Николая. Здесь много описаний бытовых ситуаций, пастырского служения. На удивление много места посвящено еде и недомоганиям — часто обращали внимание, что тот же странный интерес к телу есть и в дневниках Толстого — «врага-близнеца» прав. Иоанна. Значительная часть текста посвящена размышлениям о различных отрывках Писания, о священническом служении, о том, как должно жить христианину.
Наиболее интересным нам здесь кажется постоянное внимание праведного Иоанна к деятельной любви, «острая необходимость» помочь всем. кому возможно, его боль о социальной справедливости.
«Для брата земли не жалеть. Истинно всякая пища и питие, деньги, одежда — есть земля и вода. Прочь всякая прелесть вражия! Прочь прелесть дороговизны, прелесть красоты, прелесть сладости!»
«Странно и жалко видеть, из-за каких пустых причин диавол лишает нас любви к Богу и ближнему. Из-за земного праха, в собственном смысле, неисчислимого и попираемого ногами: из-за денег, из-за пищи и пития, одежды, жилища, почестей — этого мимоидущего, вместе с материю своею землею и с нашими многопопечительными телами, праха».
Преподобный Никон Оптинский
Дневник послушника Николая Беляева, будущего оптинского старца и исповедника — уникальный документ. Он открывает нам сокровенные страницы начального этапа духовного становления старца и великого святого — это действительно редкий случай.
На страницах дневника читатель встретит прежде всего две фигуры — самого послушника и его наставника прп. Варсонофия Оптинского; в книге содержится много наставлений этого старца.
Дневник писался в первые три года пребывания будущего старца Никона в Оптиной: 1907–1910 гг. Дневник состоял из трех тетрадей: последние две и начальные страницы первой утеряны. Ко всему прочему, издатели дневника сочли уместным не публиковать «второстепенные подробности», записи «сугубо личного характера», «некоторые суждения прп. Варсонофия, которые […] не вполне согласуются с опытом большинства православных святых» и «те места, в которых мысль автора выражена недостаточно внятно». Тем не менее ценность дневника остается неоспоримой.
Послушник Николай Беляев, будущий оптинский старец Никон, в частности писал:
«Знаю по себе: хочу и не могу сделать добро, делаю зло. Я даже не могу отличить белого от черного — зла от добра. Жалкое, ужасное состояние, в котором только и может помочь молитва, молитва покаянная. Да, я вижу единый исход из моего положения — это покаяние и приобщение Святых Таин. Прежде должен очистить себя покаянием, а затем принять в себя Тело и Кровь Христа. […] Я не имею в себе жизни, теперь это мне вполне понятно. Я ни разу не говел, не исповедовался, не приобщался. Ни разу. Это ужасно. Что толку, что я каждый год ходил говеть? Какой смысл в таком говении? Еще в прошлом году я, пожалуй, молился, когда приступал к Чаше, но этого далеко недостаточно. Я помню, мне жалко было расстаться с миром, с плотскими наслаждениями, да я и не хотел вовсе с ними расставаться. А это разве покаяние? Нет, тут только одна форма, внешняя сторона. Так не должно быть! Теперь я решил исправиться, хочу переменить жизнь и, кажется, хочу искренно. Если так, то для меня теперь имеет смысл говеть, ибо я намерен говеть по-настоящему, как следует. Я даже надеюсь, что это послужит основанием в моей дальнейшей жизни и деятельности. Я еще хотел в Рождественский пост говеть, но прозевал; да и мои теперешние мысли тогда едва нарождались. Завтра (впрочем, это будет сегодня), если даст Бог, я пойду к батюшке [Варсонофию Оптинскому], поговорю, авось разъяснит хоть немного, да, как человек уже пожилой и, по-видимому, искренно верующий, даст, может быть, добрый совет».
Епископ Вениамин (Милов)
С 1923 года иеромонах Вениамин (Милов) управлял Покровским монастырем. В январе 1928 — октябре 1929 года, наблюдая разорение властями Покровского монастыря и ожидая ареста, он пишет воспоминания, впоследствии озаглавленные «Дневник инока». «Дневник» содержит не только анализ духовной жизни владыки Вениамина, но и затрагивает многие события церковной жизни.
Епископ Арсений (Жадановский)
«Духовный дневник» затрагивает разные темы: богословские, церковно-исторические, нравственно-психологические, культурные. Но это не абстрактные размышления. Каждое слово епископа Арсения — плод богатого духовного опыта. Когда речь идет, например, о сладостном чувстве присутствия благодати Божией, о сердечном сокрушении о грехах и очистительном свойстве покаяния, — сразу чувствуется, что все это было глубоко пережито самим автором.
Следует отметить, что в «Духовном дневнике» нам открывается не только внутренний мир владыки Арсения, но, с другой стороны, и мир внешний — проблемы современной автору действительности. В книге упоминаются как положительные (служение св. прав. Иоанна Кронштадтского), так и отрицательные (разного рода сектантство) явления общественной и, в первую очередь, церковной жизни.
Особое внимание, как своему наставнику благочестия и проводнику в монашескую жизнь, уделяет владыка Арсений праведному Иоанну Кронштадтскому, неоднократно и с особенной любовью вспоминая его на страницах своего дневника, рассказывая об особенностях литургического и пастырского служения отца Иоанна.
Священник Сергий Булгаков
«Дневник духовный» писался отцом Сергием Булгаковым в 1923–1925 годах. К сожалению, начало и конец «Дневника» утеряны.
Эта книга — удивительная возможность прикоснуться к внутренней жизни выдающегося православного богослова и мыслителя.
«Вчера вечером, после тяжелых впечатлений от суеты века сего, неудач и личной горечи, я пришел отравленный и всю ночь — во сне и без сна — тосковал и скорбел. Я чувствовал себя погруженным в глубокую тьму, и, как часто бывает, вся жизнь казалась мне ошибкой и неудачей. И я чувствовал в себе и на себе дыхание смерти: она входила и выходила и владела мною. Я молился, звал Бога, но не в силах был прорваться из глубины. Был сон: куда-то едем, высылают, и с нами новорожденное, хилое, несчастное дитя, и сердце изнемогает от боли и жалости за это дитя. Таким и встал, мертвым, тоскующим, и стал молиться. Сначала трудна была молитва, но потом чудесно возгорелось сердце. Господь умилосердствовался надо мною, сердце оттаяло, слезы радостной любви к Господу оросили меня, и я почувствовал в сердце одну радость, одну любовь и одну муку: все, все отдать для Господа, принять от Господа, понести от Господа. Христос мой, дай мне одно: любить Тебя, истаять в этой любви. Свете мой, Сладчайший Иисусе! Радость моя, Услаждение! Не оставляй это хладное, мертвое сердце Ты, воскресающий мертвецов!»
Протопресвитер Александр Шмеман
«Дневник отца Александра неизменно поражает широтой своего охвата. Им увлечется и ценитель литературы, и любитель политики, встретив тонкость суждений на самые разные темы, но прежде всего поражает глубина религиозного осмысления жизни. Все повседневные, частные явления, все многочисленные впечатления и оценки возведены к главному, к тому высшему смыслу, который вложен в замысел Божий о творении. И над всеми противоборствами и огорчениями, над всей критикой и обличениями основная тональность дневника — радость о Господе и благодарность Ему». Так писал о дневнике протопресвитера Александра Шмемана его сын Сергей.
Владимир Бибихин
Книга философа Владимира Бибихина «Узнай себя» состоит из двух частей: первая — философская, вторая — дневниковая.
«От 7.45 до 10 вечера в очереди за бензином.…Светлеющее небо, на нем зигзагами, рывками проходит белое яркое, в восточном небосклоне исчезает. Поток сдвоенных фар навстречу и красных огоньков от меня, красиво. Человечество рвет и мечет, жмет, выколачивает — собственно, свою смерть? Игра с огнем. Война, пикантная внезапным уходом — отсюда. Откуда? Мощный человек проходит, каждым шагом показывая способность бежать, бить, толкать, преодолевать. Другие — мягкие. Я вдруг замечаю, что один думаю. Мне странно, легко смотреть на вещи, людей. Звезды над головой. Кто я?.. Миры звонкие, неприступные. Живешь один. Сегодня утром в храме, и священник приобретатель, осевший в хитреньком достатке. Мне хорошо и в такой церкви. — Боже мой, еще вчера: скоро уходить из этой жизни, как не хочется, как я буду упираться. Я себя не знаю. Кто будет уходить, куда, как? Требую больше с других — а сам?..
В подземном переходе около ВДНХ черный нищий в ватнике закинув в полумраке голову без шапки лежит на решетке; до этого двое наглых рослых молодых пьяных и еще двое подлипал молодых рослых вокруг двух девушек, на скрипках играющих полонез Огинского и ту вещь Паганини — вернее, играет одна, в лицо наглым, поодаль толпа наблюдает. В толпу как нож в масло входит наглость, толпа почти ждет насилия. Потом возле школы плотная черная сквернословящая толпа старшеклассников, не разгульная, хуже: взведенная ядовитой склокой, сжатые безвыходно молодые сердца, девицы обреченно слушающие мат. Правит даже не склока, она разрядилась бы, а холодная воля, властно ловящая свое в тумане. Глиняными ногами, на мосту крохотная светлая фигурка и затаенная темненькая, милые терпеливые…
Ты загнан и спасен. Посвящен в пустоту мира. Все, от полноватой смазливой молодой мамы Антона, от разваливающегося глушителя до полувоенного гаража на Крутицком подворье, до Роминых выходок сцеплено невидимой ниткой настоящего, кричит о молчании, падая вверх ли вниз ли, падает в Прошлое, в руки Бога, в котором всё было именно так, как было, и не было, чтобы не было того, что было. Боже мой, неужели, неужели? Но молчи; не выдай.
Странно, странно. Ты висишь. Без помощи. Попробуй за что-то схватиться — и упадешь».
Николай Пирогов
Пирогов — «отец русской хирургии», гениальный врач и педагог. Мало кто знает, что Пирогов был нетривиальным религиозным мыслителем, прошедшим долгий путь через позитивизм — к критически осмысленной вере.
Замечательны в Пирогове-мыслителе его последовательность и критичность — темперамент ученого-естественника. Примечательно его учение о мировом мышлении, акцент на веществе, биологизм («биоцентризм» по Зеньковскому) его взглядов. Интересна его антропология: мысли о бессознательном, раздвоенности человека, причастности к мировому Логосу.
Обо всем этом можно узнать из его дневников.
Михаил Пришвин
Дневники Пришвина — блестящая литература, глубокая мысль, уникальное по объему, меткости, подробности описание первой половины XX века. С уверенностью можно говорить, что пришвинские дневники — одна из главных книг XX века. «Я стал читать их и поражался, насколько афоризм или выдержка, превращенные в изречение, могут многое выразить, почти заменяя целые книги», — говорил о них Пастернак.
Мало кто знает, что Пришвин был глубоким философом, а что он был христианским философом — знают еще меньше. Отношение его к христианству менялось — от критического в юности до «верующего» в зрелом возрасте, но вера в Бога всегда остается предметом пришвинского интереса.
