на наш Телеграм
Новомученики — это такие святые, которые своей верой, а иногда и простой принадлежностью к Православной Церкви оказались неугодны государству. Стало быть, их подвиг — в некой антигосударственной, стихийно анархистской позиции, в стремлении быть рабами одному только Богу. Весь вопрос в том, насколько противостояние мученика и государства не-ситуативно и можно ли из него вывести отрицание государства как такового. Для ответа на этот вопрос мы проделаем следующий интеллектуальный эксперимент: обратимся к самому известному сочинению самого «радикального» из новомучеников Михаила Новоселова. В своих «Письмах к друзьям» этот идеолог и организатор движения «непоминающих» проговаривает свое отношение к государственной власти.
Власть: последствия отпадения от Бога
Сначала ответим на самый простой вопрос: как Михаил Новоселов относился к советской власти? «Письма к друзьям» составлялись в 1922–1927 годах, когда полустихийные репрессии Гражданской войны сошли на нет, когда священство подвергалось «мягким» мерам воздействия — кратковременным срокам заключения, высылкам, когда репрессии конца 1920-х и Большой террор были еще впереди. Михаил Александрович, однако, формулирует свое отношение к репрессивной политике государства, исходя не столько из текущей практики, сколько из теории церковно-государственного договора. Церковь и государство могут находиться в любых отношениях — могут максимально сближаться, могут радикально отдаляться, выказывая холодное почтение или взаимное пренебрежение, но недопустимо, противно именно человеческой правде нарушать условия конвенции, в том числе закрепленные в государственном законодательстве.
Допустимо ли, чтобы храмы обращались в театры и алтари — в уборные для артистов? Не говорим уже о разнообразных унижениях и издевательствах, которым беспрестанно подвергаются наши священнослужители. О кощунственной ругани, которая постоянно раздается на страницах богоборных газет столичных и провинциальных. О насилиях, повсюду творимых над совестью и личностью верующих, вопреки декрету об отделении церкви от государства и множеству официальных разъяснений, подтверждающих этот декрет.
Письмо 7-е
Любопытно, что эти вопросы Михаил Новоселов задает как бы не от своего имени, хотя, безусловно, к ним присоединяется, а от лица поверхностных, простодушных, хотя и искренних верующих. Михаил Александрович предлагает им не останавливаться на констатации кощунства, призывает не расходовать духовную энергию на осуждение богоборцев, а сосредоточиться на внутреннем смысле того, что произошло с Россией.
На первый взгляд, нельзя сказать, что ответ, который предлагает богослов, отличается оригинальностью: «Россия давно начала внутренне отпадать от Церкви: что же удивительного, если государство отвергло, «отделило» Церковь и, по естественному и Божескому закону, подвергло ее гонению?» Это библейский и потому истинно церковный взгляд на историю: происходящее с нами является следствием наших отношений с Церковью, идет ли речь о конкретном человеке или о народе. Можно это трактовать как наказание, можно как испытание — в любом случае яркое и болезненное «событие» — это зримое проявление заботы Бога о человеке, которое, конечно, нуждается в принятии и интерпретации.
Помимо этого очевидного смысла в словах Михаила Александровича есть и еще кое-что: заметное стремление оправдать государство. Действительно, если наличное состояние государства — это следствие отпадения народа от Церкви, которое произошло еще до того, как именно это (большевистское) государство возникло, то какой смысл возмущаться действиями светской власти? Более того, последняя выступает как бы союзником Бога в деле воспитания народа — и гонения, которым она подвергает Церковь, закономерны и даже законны не только в духовном, но и в естественном плане. Говоря словами написанной гораздо позже песни, мы «собрали машину, которая всех нас раздавит», то есть с нами произойдет нечто, вытекающее из природы созданного нами государственного механизма. Будет больно — урок всем нам.
Что хуже гонений
Проблема, однако, в том, что опасно не только вот такое безбожное государство, но и государство христианское — хотя эта опасность другого рода. Церковь, вступая в союз с властью, даже просто пребывая с ней в мире, рано или поздно оказывается порабощена:
Вступив на путь «мирного» сожительства с государством, стихией мирской, Церковь стала забывать свой сверхмирный характер, и ее дальнейшее существование может быть охарактеризовано словами одного ученого историка и философа, благоговейного почитателя и исследователя библейских пророчеств. Истолковывая одно место из Апокалипсиса, он говорит по поводу его: «Церковь будет существовать под владычеством земных государств, которые станут покровительствовать ей и вместе порабощать ее… И в самом деле, в течение восемнадцати веков положение, принятое государством относительно Церкви, может быть выражено столько же словом: благоволение, сколько и словом: порабощение…»
… В настоящее время Церковь больше всего должна стараться не сообразоваться веку сему. Как опасно для нее, когда она не находится в борьбе с князем мира сего, когда благоденствие и комфорт лишают ее воинственного огня, и она перестает быть странницею на земле! Насилия и угрозы ничего не могли сделать с нею, но враг попробует употребить хитрость и обольщающее коварство — и Церковь падет!..
Письмо 10-е; анонимный исследователь — это профессор Московской духовной академии А. Д. Беляев, цитируемый текст — статья «Сколько времени продолжится царствование антихриста?» (1894)
Из всего этого следует, что главной опасностью для Церкви являются не гонения, а «комфортное существование» в этом мире. Если первые бодрят, напоминают христианину о его призвании, не позволяют расслабиться, отвлечься от жизненной сути, то второе усыпляет, рассеивает, распыляет духовное внимание, заставляет Церковь заниматься тем, что ей не свойственно. Дело вовсе не в том, что государство предписывает религиозной организации вести себя так, а не иначе, встраивает иерархию в светский административный аппарат, а христианский долг смешивает с гражданским — это было бы еще полбеды. Куда хуже внешней несвободы в одних отношениях внешняя свобода в других.
Если государство предписывает гражданам поститься, подвиг поста нивелируется. Когда участие в таинствах — часть гражданского ритуала, в нем почти устраняется элемент самопреодоления. Если проблема иноверия и сектантства решается полицейскими методами, миссионерство как прямой «диалог с другим» теряет смысл.
Естественно, что такая «спящая», неотмобилизованная Церковь оказывается не готова утратить «комфортное сосуществование» с государством.
Привыкши, в течение многих веков, к «мирному и благоденственному житию», под покровом православного государства, мы оказались совершенно не подготовленными к той, для большинства христиан неожиданной, духовной борьбе, к которой привела нас промыслительная десница Вождя и Подвигоположника нашего.
Письмо 10-е
Интересно тут то, что христиане оказались не готовы не к чему-то экстраординарному с точки зрения христианской аскетики, а к тому, что составляет ее суть и норму — к духовной борьбе. И правда, в идеале аскетическая практика как бы компенсирует христианину отсутствие гонений, она предлагает ему тот же объем преодолеваемых препятствий, что и римские, большевистские, какие угодно притеснители. Если мы пренебрегаем аскетикой, гонения будут для нас не только социальной, но и духовной катастрофой.
Государство и Церковь как масло и вода
С точки зрения Михаила Новоселова, государство и Церковь можно уподобить двум нерастворимым друг в друге веществам вроде масла и воды. Обусловлена их несоединимость различной онтологической природой:
В вопросах бесконечного мира не целое зависит от части, а всякая часть от целого. В вопросах бесконечного мира исчезает всякий человеческий авторитет, потому что человеческий авторитет, то есть зависимость целого от части, имеет свою природную почву лишь в мире конечном, то есть, например, во всех чисто земных коллективных организмах, например, в государстве, а в Церкви Христовой только в тех ее функциях, которые именно и относятся к ее организации на земле, то есть, например, в вопросах управления и дисциплины.
Письмо 11-е
Михаил Александрович приводит это рассуждение, доказывая тезис об относительности того или иного авторитета в правовом отношении. Однако тут просматривается более глубокий «неоплатонический» тезис: Церковь — это такое целое, которое не является совокупностью своих человеко-частей и потому не зависит от этих частей, например, от их греховности, от ошибочности взглядов индивидуального христианина. В то время как государство — это целое «сконструированное», умозрительное, в нем нет ничего того, чего бы не было в каждом из его индивидуальных элементов — потому качество государства прямо зависит от качества составляющих его людей. Но из этого следует еще и вот что: государство в отличие от Церкви конечно. Но как эта конечность понимается в исторической перспективе?
Цари существуют только ради Церкви
Михаил Новоселов предлагает диалектическую модель взаимодействия Церкви и государства. И по его рассуждениям выходит, что две эти реальности — конечно, в разных смыслах — обуславливают существование друг друга:
Судьба Церкви на земле не определяется силою и волею властей гражданских. Сам Бог располагает судьбою обоих во взаимном их отношении между собою и к миру. Можно сказать, что до тех пор удерживаются и хранятся Богом в мире престолы царей, пока они нужны для управления мира, а мир для Церкви, и что до тех пор зиждется и хранится в мире Церковь, пока нужна она для спасения мира; но в строгом смысле нельзя сказать, что до тех пор может существовать на земле Церковь, пока существуют на ней престолы и цари народов: ибо отъятие от мира последних не есть внутренняя причина отъятия от людей первой, а только явление, предваряющее собою последнюю судьбу Церкви на земле.
Не Церковь живет от мира, а мир существует ради Церкви, и судьба первого решается в судьбе последней: жизнь всего человечества, тем более общественная жизнь отдельных народов, опирается на святом семени (Ис 6:13) и хранится только ради святого семени, прозябающего в Царстве Христовом.
Письмо 20-е
Церковь нужна для спасения мира, организованного под началом государственной власти, и поскольку существует эта власть, существует и Церковь. С другой стороны, государственное бытие не имеет никакого самостоятельного значения — оно нужно только для существования того мира, в котором живет и действует Церковь.
Если мир как стратегическое направление церковного наступления признается бесперспективным, Церковь может эвакуироваться из мира. Правда, этому будет предшествовать вполне ясное знамение — демонтаж государственной организации жизни, анархия. Последовательность следующая: 1) мир и государство как его энтелехия теряют всякое духовное наполнение; 2) наступает безгосударственный хаос; 3) Церковь покидает этот мир. Пункт 4, когда Церковь приходит в тождество с преображенным мирозданием, нужно вынести за исторические рамки.
Рассуждения Михаила Новоселова парадоксальны. С одной стороны, государство предлагает Церкви только два модуса бытия: порабощающее сожительство и гонения (о симфонии речи не идет) и из этих модусов «оба хуже». С другой стороны, в грехопадшем мире сосуществование Церкви и государства неизбежно, более того, они обеспечивают эмпирическое бытие друг друга почти до самого конца мира.
