на наш Телеграм
Выработано множество способов говорить о нацизме — предельном случае диктатуры, репрессий, войны. Составившие эту подборку тексты предлагают говорить о нацизме через его увязывание с несчастьем: нацизм как симптом острого несчастья; как ни странно, но это, может быть, если и не самый верный, то самый красноречивый — самый близкий к непосредственной человечности, живой жизни как она есть, к человеческому «внутри» — способ говорить о нацизме, представляющий в том числе и способ десакрализации той мрачной «возвышенности», той темной «духовности», что производится диктатурой, репрессиями, войной — то есть человеческими жертвоприношениями: в этом нет ничего подлинно возвышенного и подлинно духовного: это на деле страшный перекрут несчастья.
Киносценарий
«Для возникновения нацизма необходимо появление в человеческом обществе огромного числа несчастных людей, и во главе этих несчастных должен стать самый несчастный из всех несчастных — счастливый своим несчастьем — человек», —
так писал Александр Сокуров в предисловии к «Мистерии Горы» Юрия Арабова (литературной основе сокуровского фильма «Молох»), посвященной Гитлеру. «Мистерия» помимо прочего имеет эксплицитное христиано-богословское измерение (нацизм как антихристианство; А. Гитлер и Е. Браун как падшие Адам и Ева: несчастье потерянного рая). Классика современного кинематографа, разоблачающая самообожествление власти.
Политически-философская
публицистика
«Все, что происходит сейчас в мире, родилось не из радостного творческого избытка, а из глубокого несчастья человека, из чувства безнадежного отчаяния. Это более всего нужно сказать про национально-социалистическое движение в Германии. Немецкий народ находится в состоянии коллективного безумия от пережитого унижения и несчастья», —
так писал великий христианский мыслитель Николай Бердяев в небольшой книге «Судьба человека в современном мире (к пониманию нашей эпохи)», написанной в 1934 г., посвященной собственно торжеству нацизма в Германии, а также другим основным проблемам и угрозам того времени — их критическому осмыслению с точки зрения христианства. Классика критической либертарно-эгалитарной
Деконструкция идеологии
«Фашизм нашел приют в языке, в котором тлеющее несчастье предстает как благо. Извлечь волевым усилием какой-либо смысл из позднебуржуазного вот-бытия невозможно. Поэтому смысл брошен в смерть. Голое почитание, подобающее субъекту только потому, что он должен умереть, как и все остальные. Врата, что вели когда-то в вечную жизнь, заперты. Пылкость в борьбе за вечность смерти пролонгирует угрозу смертью; в политическом плане — представление о неизбежности войн. В метафизике смерти концентрируется все несчастье, на которое физически обрекает себя буржуазное общество в своем движении», —
так писал великий марксистский философ и социолог Теодор Адорно в своей книге «Жаргон подлинности. О немецкой идеологии», посвященной социально-политической, философской деконструкции нацистской идеологии и так или иначе связанным с ней консервативным, «духовным» и т. п. дискурсам. В частности, Адорно обращает внимание, что феномены вроде нацизма, несмотря на свои частые отсылки к «духовности», религии и т. п. являются продуктами разложения религии, смерти трансцендентного — наступающей после нее тотальной бессмыслицы и глубинного несчастья. Классика марксистской — интересным образом в области социологии религии — деконструкции. Автор эмигрировал из нацистской Германии.
Дневники
«Г-н Гитлер — отчаявшийся человек. Уже шесть лет Европа живет под знаком отчаяния этого бедняка из Германии, несчастного немецкого ефрейтора. Если бы г-н Гитлер был реалистом, он давно позабыл бы об унижениях своего несчастного детства, упущенной юности, проигранной войны. Повелитель Германии на самом деле — ее раб, он даже в горечи триумфа, никогда не равного его ненависти, не теряет связи с Германией 1918 года, с поражением и позором своей страны. Кто из этих проницательных паяцев («экспертов», «авгуров») предвидел появление Гитлера, Муссолини, Франко? Кто из них мог представить себе огромные горы трупов, воспевающих войну, огромные горы, с которых доносится пение и длится так долго, пока гниющий рот может петь? Он (Гитлер) говорит, говорит, он перекрикивает своей пьяной руганью сердитые разрывы артиллерийских снарядов, от которых дрожат микрофоны, перекрикивает эти тихие безжалостные женевские голоса, выносившие в прошлом Германии приговор», —
так писал Жорж Бернанос, «французский Достоевский», великий христианский писатель и мыслитель, в своей книге «Униженные дети. Дневник 1939–1940», представляющей собой россыпь мыслей, зарисовок, афоризмов, мини-эссе и т. п., вместе производящих критически-христианскую аналитику нацизма, войны, «христиано»-буржуазного мира, явившего свою истинную суть в нацизме: классический текст подобного рода. Автор во время нацистской оккупации Франции эмигрировал в Бразилию.
Психоанализ
«Пока мы не откажемся от лубочного представления о пороке, мы не научимся распознавать реальное зло. Всякая попытка внести в портрет Гитлера искажения, лишив его человечности, чревата в дальнейшем неспособностью распознать потенциальных гитлеров в тех людях, которые вовсе не похожи на чертей, а просто спокойно прокладывают свой путь к власти. Человек становится садистом от того, что чувствует себя импотентом, неспособным к жизни… Он пытается компенсировать этот недостаток тем, что приобретает огромную власть над людьми, и тем самым он превращает в Бога того жалкого червя, каковым он сам себя чувствует. Но даже садист, наделенный властью, страдает от своей человеческой импотенции. Он может убивать и мучить, но он остается несчастным, одиноким и полным страхов человеком. Неудачи Гитлера обострялись постепенно: сначала это были беды ученика реального училища, затем стороннего наблюдателя венской буржуазии, художника, которому Академия отказала в приеме. Каждый провал наносил его нарциссизму еще более глубокую рану, еще более глубокое унижение; и в той же степени, в какой росли его неудачи, усиливались его мстительные фантазии, слепая ненависть и некрофилия, корни которых следует искать в его злокачественном инцестуозном комплексе. Когда началась война, казалось, пришел конец его неудачам. Но это было не так, его ждало новое унижение: разгром немецких армий и победа революционеров. На этот раз у Гитлера была возможность отождествить свое личное унижение и поражение с поражением и унижением всего общества, нации в целом: это помогло ему забыть свой личный провал. На этот раз не он был разбит и унижен, а Германия. Когда он мстил и спасал Германию, он мстил за себя самого; смывая позор Германии, он смывал и свой собственный позор. Теперь он больше не ставил перед собой цель стать великим художником, у него была другая цель — стать великим демагогом. Он открыл ту сферу деятельности, в которой обладал действительным талантом, а следовательно, и реальным шансом на успех», —
так писал фрейдомарксисткий социолог и психолог Эрих Фромм в своем шедевре «Анатомия человеческой деструктивности» (книга удалена по требованию правообладателей, ищите на других площадках) — классической книге по психоанализу насилия вообще и нацизма, личности Гитлера в частности. Интересно, что Фромм в этой книге, как, впрочем, и во всем своем творчестве, крайне позитивно относится к религии, к христианству в частности, противопоставляя пророческий дух разума, любви и свободы идолопоклонническому духу магизма, господства и насилия. Классика психоанализа. Автор эмигрировал из нацистской Германии.
