на наш Телеграм
20 ноября 2023 года исполняется 165 лет со дня рождения Сельмы Лагерлёф (1858–1940), шведской писательницы, первой женщины, получившей Нобелевскую премию по литературе — «как дань высокому идеализму, яркому воображению и духовному проникновению, которые отличают все ее произведения». Переводчик Ольга Дробот рассказывает о жизни Сельмы Лагерлёф и двух ее больших романах: «Император португальский» и «Иерусалим». А мы предлагаем саммари лекции.
Усадьба ее детства
Большое влияние на развитие дарования Лагерлёф оказала среда ее детства, проведенного в родовой усадьбе Морбакка провинции Вермланд, одной из самых живописных в центральной Швеции. Усадьба Морбакка на всю жизнь осталась совершенно сакральным и лучшим местом на земле для Сельмы.
Там с ней происходило все самое прекрасное. Бабушка и тетя воспитывали девочку на народных и местночтимых преданиях. Воспоминания-мемуары Сельмы о жизни в отчем доме «Морбакка» и «Девочка из Морбакки. Записки ребенка» — это удивительная смесь шведского фольклора, родовых хроник, историй и сказок.
В 1888 году усадьба была продана за долги. А в 1910 году Сельма выкупила имение благодаря призовым деньгам, полученным от Нобелевского комитета.
Согласно завещанию писательницы, поместье должно было быть сохранено и открыто для публики после ее смерти. В настоящее время Морбакка является музеем-усадьбой Сельмы Лагерлёф.
«Иерусалим»
Роман «Иерусалим» был написан после путешествия Лагерлёф на восток, в Израиль и Палестину в 1899 году, а издан в 1901/1902 годах.
В основу повествования положены реальные события. В 1896 году группа шведских крестьян совершила паломничество в Святую землю и примкнуло к американской христианской колонии.
Эта притча или сказание, может быть, эпическая семейная сага о вере и выборе пути, между строк которой проглядывают слова: «Не сотвори себе кумира», живи по своей совести и в единении с природой.
Лагерлёф рассуждает о проблеме, в которой очень трудно разобраться и с которой сталкиваются многие из нас. Казалось бы, человек считает, что все делает хорошо, а получается все плохо. Или человеку хорошо, а окружающим людям от этого «хорошо» — только хуже.
В этом романе восхищает «многозаконие»: есть юридический закон, есть Закон Божий, который все понимают совершенно по-другому, и есть свобода человека, который из всего этого выбирает то, что является законом для него лично.
Как наши личные законы соотносятся с тем, что от нас ждут, с тем, что принято?
Лагерлёф склоняется к тому, что главным является закон любви. Любовь искупает все, преодолевает все трудности.
Но эта простая евангельская мысль — не такая простая на самом деле…
По страницам романа
Сюжет «Иерусалима» несложен, но под внешней незамысловатостью скрывается богатство художественных образов, характеров, человеческих отношений.
Роман начинается с описания многовекового уклада жизни честных и трудолюбивых крестьян, населяющих одну из шведских областей.
Посреди долины раскинулась большая, старинная крестьянская усадьба с множеством серых хозяйственных построек и большим жилым домом:
Одним летним утром молодой крестьянин пахал свое поле. Солнце ярко светило, трава сверкала росой, а свежий утренний воздух бодрил.
Плуг выбрасывал землю жирными, влажными комьями, и крестьянин радовался при мысли, что скоро посеет здесь рожь. Он шел и думал: «Что еще нужно, кроме солнца и погожего дня, чтобы чувствовать себя, как в раю? Прекрасные, удобные постройки, здоровый скот, сильные лошади и верные работники! Я был бы счастлив, если бы походил на отца и деда.
Работая, молодой крестьянин повторяет про себя завет предков:
Мы всегда следовали Божьему пути… мы должны только исполнять волю Божью.
И вдруг над налаженной и размеренной жизнью крестьян нависает опасность — она исходит от заезжего американского проповедника, агитирующего оставить землю предков и направиться в Иерусалим. Но, пока еще
В приходе, где издавна жили Ингмарсоны (главные герои романа. — Прим. ред.), в начале восьмидесятых годов никому и в голову не могло прийти, что можно принять какую-то другую веру и новые обряды.
Большинство жителей деревни были довольны своей жизнью, своим пастором, возвещающим им слово Божие, и большего не требовали. Только школьный учитель да пара крестьян пообразованнее иногда говорили между собой:
Хорошо, что сектанты пока не дошли до нас, а то ведь эта крепость плохо защищена и сдастся при первом же приступе.
И действительно, до поры до времени странствующие проповедники обходили приход стороной:
Нечего туда и заходить, — говорили они. — Там народ не хочет пробуждаться от своей спячки.
Странствующие проповедники и примкнувшие к сектам соседи объявляли всех несогласных с ними прихожан страшными грешниками. Слыша колокольный звон в деревне, они говорили, что он выводит напев:
Спите в ваших грехах! Спите в ваших грехах!
По пока большинство жителей деревни, и старые, и молодые, сердились, когда говорили об их колоколах. По обычаю все в приходе читали «Отче наш», когда слышали звон колоколов. А когда раздавался вечерний звон, то все и в домах, и в полях бросали работу: мужчины снимали шляпы, женщины преклоняли колени:
И всякий, кто бывал в деревне, должен был признать, что никогда не чувствовал так ясно всего величия и славы Господней, как в летний вечер, когда косы вдруг переставали косить, плуги останавливались среди борозды… и все это ради нескольких ударов колокола. Казалось, народ чувствует, как в эту минуту Господь пронесся на вечернем облаке над деревней, великий, могучий и милосердный, благословляя эту землю.
И, тем не менее, американские проповедники увлекают часть крестьян, вносят разлад в их крепкие семьи, разделяя их на «своих» и «чужих», проповедуя «возвышенную и благородную цель начать жить в единения и любви, в мире и согласии».
Результат вмешательства американских проповедников в размеренную жизнь деревни учитель характеризует словами:
…среди нас царят теперь лжеучения, вражда и раскол…
Смельчаки принимают решение, оставив дома и близких, отправиться в долгое и трудное путешествие в Святую землю, о которой знают лишь по Библии:
Они не думали больше о своих усадьбах и родных… они думали только о том, что это такое счастье быть призванными жить в граде Господнем.
Далее Лагерлёф задает вопрос, на который ни у кого нет ответа: как могло случиться, что молодые порывают с традициями, бросают своих стариков-родителей, многие из которых не переживают этой разлуки и умирают, кто от тоски, а кто от старческой беспомощности.
Вот один из эпизодов романа:
Старуха быстро поднялась с колен. Дряхлое тело ее выпрямилось, и она сильно стукнула палкой об пол.
— Вы хотите уехать и оставить меня погибать! Вы собираетесь покинуть жен и детей, отцов и матерей! Вас соблазнили ложные пророки!»
Для того чтобы переселиться, новообращенным смельчакам нужны деньги. И дальше происходит самое страшное: Лагерлёф описывает сцену продажи родового гнезда, в котором 300 лет жили поколения одной семьи. Аукцион, с которого продается все имущество:
По случаю отъезда владельцев в Иерусалим продается усадьба…
Дальше опять вопрос без ответа. Кому это выгодно? Ведь в округе рыщут представители акционерных обществ с дурной славой, они скупают все дворы, разоряют их, освобождают землю для своих нужд, зарабатывают на этом большие деньги.
Трагедия заключается в том, что большие крестьянские дворы юридически принадлежали одному хозяину, а постоянно проживало в них большое количество людей. Старики и старухи-приживалки, уже не способные добывать самостоятельно пропитание, работники, остающиеся в родных местах члены семей. Все эти люди оказывались на улице без крыши над головой, без работы и средств к существованию:
В Ингмарсгорде было много стариков, которые всю жизнь прослужили в усадьбе и теперь жили там на покое. Они тревожились больше всех других, опасаясь, что новый владелец прогонит их из теплого угла, и им придется взяться за нищенскую суму.
Сердце разрывалось от вида этих дряхлых, робких стариков, плетущихся по двору с испуганным выражением в полупотухших, впалых глазах.
Ингмар, один из главных героев, молодой человек, чьи предки строили и обихаживали усадьбу, волею юридических законов не является ее формальным хозяином, и теперь остается без крыши над головой.
Он с ужасом смотрит, как растаскивается по кускам его родовое гнездо, которое он любил больше жизни.
Ингмар был бледен, как полотно, и все, кто его видел, понимали, что он борется с невыразимым страданием. Он стоял так неподвижно… всякий взглянувший на него не мог забыть его лица, и вообще о веселье, какое всегда царит на аукционах, на этот раз не было и речи.
Крестьянка Матушка Стина, присутствующая на аукционе, и увидевшая, как
…одна из девушек, сгибаясь от тяжести, вынесла из дому две старые толстые Библии в кожаных переплетах с железными застежками,
была так поражена, словно ее ударили по голове. Она прекрасно знала, что уже давно никто не читает этих Библий, написанных старинным языком, но все-таки не понимала, как хозяева могли решиться их продать, а не взять с собой в Иерусалим. Матушка Стина произносит:
Мне кажется, что приходит конец и разорение всему приходу.
Решение принято, приготовления и сборы закончены:
Прекрасным июльским утром из Ингмарсгорда выехала длинная вереница телег и повозок. Это были переселенцы в Иерусалим.
Они пели прощальную песню голубым холмам своей родины, зеленым водам реки и качающимся на ветру деревьям:
«О, прекрасный родимый край… мы будем молиться, чтобы Господь привел нам свидеться снова! Мы будем молиться, чтобы снова увидеть тебя в Царствии Небесном!»
Несчастные паломники пока не подозревают, что вместо райских садов их ждут гонения, преследования, нищета, пропитанный заразой воздух и нестерпимая тоска по родине — спокойной, безопасной и снежно-холодной стране.
Чем же дело закончилось? Жители этой шведской деревни добрались до американской миссии в Иерусалиме. Но в дальнейшем многие из паломников погибли от незнакомых болезней и невыносимых условий жизни, некоторые смогли приспособиться и пустили корни на новом месте, небольшая часть смельчаков вернулась в родные края.
Сельма Лагерлёф и ее отец
По правилам при вручении Нобелевской премии лауреат должен выступить с ответной речью. Сельма Лагерлёф в своей ответной речи рассказала о своем воображаемом разговоре с покойным отцом:
Отец … вытирая слезы радости с глаз, ударит кулаком по подлокотнику кресла-качалки и скажет: «Я не буду ломать голову над проблемами, которые никто ни на Небесах, ни на Земле не может решить. Я слишком счастлив, что вам присудили Нобелевскую премию, чтобы беспокоиться о чем-либо!»
То, что писательница в нобелевской речи говорит об отце, не совсем обычно для этой церемонии. Дело в том, что Сельма и ее отец искренне любили друг друга. Отец всегда оставался для Сельмы кумиром и лучшим другом.
Нет другого такого произведения, в котором бы любовь отца и дочери была бы так хорошо описана, как в прекрасном романе «Император Португальский».
«Император Португальский»
В этом романе есть все, что мы видим во многих других книжках Лагерлёф. Сказочный мотив: злодей, на которого работает Ян (главный герой-отец), сцены разорения и ужаса, которые за этим следуют, ясновидящий, который прозревает время, и прекрасная любовь.
Роман начинается с того, что Ян не первый час сидит во дворе, потому что в его избушке, где всего одна комната, — роды. Ему все страшно надоело, он устал, наконец, слышен крик ребенка. Выходит повитуха, приглашает Яна зайти, он берет в руки сверток с только что родившейся дочкой. И вдруг
…он ощутил толчок, от которого они оба, и он, и ребенок, вздрогнули. Толчок этот не исходил от кого-либо из окружавших его, а вот исходил ли он от девочки или от него самого — этого он никак не мог уяснить.
Он тут же перестал мерзнуть и чувствовать себя расстроенным, опечаленным и злым, а все стало прекрасно.
И мало того, он начал догадываться, в чем всю жизнь была его беда. Ибо тот, кто не чувствует своего сердца ни в горе, ни в радости, уж точно не может считаться настоящим человеком.
Он очень полюбил свою девочку, она отвечает ему полной взаимностью, отец и дочь всегда и везде вместе.
Трогательна и показательна история, произошедшая на вступительном экзамене в школу, где будущие первоклассники отвечают на вопросы учителя:
Сперва надо было ответить на вопрос, кто же создал мир, и с этим они справились. А вот затем учитель спросил, знают ли они еще какое-нибудь имя Создателя, кроме имени «Бог».
Вот тут-то они и попались, все эти маленькие первоклашки. Их щеки зарделись, они морщили лбы, но никак не могли придумать ответ на этот вопрос…
— Есть молитва, которую мы читаем каждый день, — подсказал учитель. — Как мы там называем Бога?
И тут Клара (дочка) уловила! Она поняла, что учитель хочет, чтобы они ответили, что называют Бога Отцом, и подняла руку. Щеки ее пылали, а маленький хвостик косички стоял торчком на затылке.
— Мы называем Его Ян, — ответила она громко и отчетливо.
По всей школе тут же прокатился легкий смешок. И господа, и члены школьного совета, и родители, и дети, все заулыбались, и даже учитель, казалось, развеселился.
— Клара, наверное, хотела сказать «Отец», — сказал он, — но вместо этого она сказала — «Ян», потому что ее собственного отца зовут Яном. Не следует так уж удивляться … вряд ли найдется в этой школе ребенок, у которого был бы такой хороший отец, как у нее. Я видел, как он стоит, поджидая ее перед школой в дождь и непогоду, и как он приносит ее в школу в метель, когда дорога завалена снегом. Нет ничего удивительного в том, что она говорит — «Ян», когда хочет назвать самое лучшее, что ей известно.
Так дочь и отец живут душа в душу до ее 18 лет. Клара уезжает в город до осени.
Она не возвращается осенью, она не возвращается через год, и до отца доходят разговоры, что Клара «пошла по кривой дорожке».
Отец медленно сходит с ума. Он воображает дочь императрицей Португалии, а себя императором Португальским. Разговаривая со злодеем, который посмел очернить его дочь, он произносит:
Когда Клара, императрица Португалии, будет стоять здесь на пристани с золотой короной на голове, а семь королей вокруг нее будут нести ее мантию, … посмотрим, посмеешь ли ты сказать ей самой то, что сказал мне сегодня.
Мать Клары уверена, что это Господь по Своей милости послал ее мужу безумие, чтобы он не так остро чувствовал свои страдания.
Проходит 15 ужасных лет жизни. Через 15 лет дочь возвращается.
Клара возвращается поздней осенью, когда по озеру уже не ходят пассажирские пароходы, и поэтому
Яну так и не удалось встретить ее на пристани, где он прождал ее целых пятнадцать лет. Ведь именно пятнадцать лет ее не было. Восемнадцать лет провела она в его доме, радуя его своим присутствием, и почти столько же времени ему пришлось по ней тосковать.
Клара видит своего отца и не узнает его:
…маленький старичок. Он выглядел пожелтевшим и сморщенным. На голове у него был высокий кожаный картуз с пышными перьями, вокруг шеи и ниже, на груди, висели звезды и кресты из плотной золотой бумаги, крепко привязанные к цепям.
Дети кричали, что было сил: «Императрица, императрица!» Бедный старик даже не пытался их утихомирить. Он шествовал так, словно эти орущие и хохочущие малыши были его почетным караулом.
— Кто это? Это отец? Он что — сошел с ума? — спросила Клара в полном ужасе.
Клара страшно стыдится своего отца и не принимает его, а через некоторое время пытается тайком убежать.
А отец уже много лет обладает даром ясновидения, предсказывает людям, что с ними будет. Господь, видимо, посчитал, что раз уж Ян лишился рассудка, Он должен зажечь в нем какой-то новый свет.
Ян остановился на самом краю пристани. Он стоял там, маленький и жалкий. Он увидел Клару на уходящем пароходе, и ни одно лицо не смогло бы выразить большего отчаяния и горя, чем выражало в этот момент его лицо.
Во второй раз лишиться счастья всей своей жизни Ян не захотел. Он бросился с пристани в озеро.
Ян утонул мгновенно. Он даже ни разу не показался на поверхности воды.
Императорская трость и зеленый кожаный картуз плыли по озеру, а сам император исчез так тихо и бесследно, что, если бы этих регалий не было, вряд ли можно было бы поверить в его исчезновение.
Незадолго до этого Ян говорил своему приятелю, что
…те, кто стерег ее (Клару), … то были Спесь и Суровость, Порок и Похоть, все те, с кем ей приходится бороться там, в ее империи.
Да поможет мне Господь, чтобы я сумел спасти мою маленькую девочку от всего этого зла! Не важно, что будет со мной, только бы помочь ей.
Ян прыгает, пытаясь допрыгнуть до дочери и спасти ее.
Теперь дочь каждый день ходит и ждет его на пристани. Через некоторое время умирает мать Клары, и в тот же день находят в озере отца.
Читает погребальные молитвы на могилах родителей Клары тот же пастор, которому маленькая Клара ответила, что второе имя у Бога — Ян.
Роман заканчивается на ноте любви. Удивительно: при том, что он такой страшный, он просветляющий. Любовь всегда недалека от горя, а горе — от радости.
В этом романе есть все самое прекрасное, что есть в творчестве Лагерлёф. Она пишет просто и понятно. Но никогда у нее нет никакого ответа. Ведь люди сами выбирают, как им жить, и сами за это отвечают.
Этот роман о прощении и покаянии. Если человек сможет увидеть и в душе своей признать, что он был не прав, то взамен получит Любовь.
Подготовила Татьяна Стрекопытова по лекции «Сельма Лагерлёф: два больших романа»
