на наш Телеграм
130 лет назад, 5 марта 1895 г., отошел ко Господу великий русский писатель Николай Лесков. Мы перед ним в двойном долге: достойное его место — в первом ряде русских классиков — и как писатель религиозно-философских интересов и глубин рядом с Толстым и Достоевским он по прежнему не занимает. Этот долг в меру слабых сил мы пытались отдать в прошлом нашем материале. Есть и другой, который мы попытаемся отдать сейчас (не отдадим, конечно): Лесков создал множество первоклассных вещей, настоящих шедевров — уходящих в тень его наиболее известных вещей — «Соборян», «Очарованного странника» и др. Мы сегодня напомним о трех таких малоизвестных (сравнительно конечно) шедеврах Лескова — шедеврах и чисто литературных: три чудеснейших повести — но и шедевров религиозно-/социально-философской мысли Лескова. Так не планировалось сначала, но получается, что все три повести имеют двуединую тему: как жить праведно — вопреки «православной» Империи?
«Захудалый род»: по-диккенсовски милая, смешная вещь — с радикальным религиозно-социальным «толстовским» зарядом. Провинциальные сельские чудаки и чудачки, Россия XVIII в.: т. е. на пике абсолютистской крепостнической Империи — Империи, что часто забывают, откровенно — в элитах своих — развратной и безбожной. И вот вопрос, который решает главная героиня, помещица, вдова и мать: как воспитывать по-христиански, в вере и в добродетелях — детей в таких условиях? Это оказывается почти невозможно. Милейшая патриархальная история заканчивается трагически: по-христиански жить в Империи можно ли? Можно: святым, от всего отказавшись. Задуманный как роман «Захудалый род» получился повестью: издававший его консерватор Катков как раз здесь понял: «Мы ошибаемся. Этот человек не наш. Жалеть нечего — он совсем не наш!» Роман дописан не был. А ведь именно его Лесков считал наиболее совершенной своей вещью: «Я люблю эту вещь больше «Соборян» и «Запечатленного ангела». Она зрелее тех и тщательно написана. Катков ее ценил и хвалил, но в критике она не замечена и публикою прочитана мало… Это моя любимая вещь» (противоречия нет: Катков ценя художественный достоинства «Захудалого рода» был возмущен его радикальным религиозно-социальным зарядом).
«Павлин»: Петербург, дворяне — и лакей, такой «человек в футляре», кажется, сухой, без сердца — выселяющий жильцов за неуплату и т. п.: а оказывается — святой. Ситуация, противоположная «Захудалому роду»: маменька (хозяйка дома, в котором сдает квартиры жильцам) сыну своему («корнету одного из щегольских гвардейских кавалерийских полков») организует «приличную» любовницу, «выездную даму» — сироту-воспитанницу лакея (работающего в том доме), взятую лакеем в жены; «свет» (привилегированные слои Империи) — оказывается напрочь развращенным; молодой корнет оказывается и вовсе вором: Лесков изображает Империю как насквозь прогнившую реальность; что же тут делать? Уйти: святой лакей и его обманутая воспитанница-жена становятся монахами. Кажется, обычный «роман» (молодой человек из элиты; девушка из низов; «все понятно» и в литературном, и в житейском смысле) — и он переворачивается в патерик — святой Павлин, собрат святого Макара из «Подростка» Достоевского (тут лакей, там крепостной, чью жену развращает аристократ). В повести «Детские годы» бывший лакей, а ныне монах Павлин мельком упоминается уже просто как святой старец.
«Полунощники» — повесть, интересная многим, в частности — критикой коммерциализации и греховной суеты культа, образовавшегося вокруг св. праведного Иоанна Кронштадтского (писана повесть во многом с натуры): критики не «атеистической», «просветительской», а с точки зрения «Святой Руси» собственной: ведь эту «точку зрения» Лесков в своей литературе и представил. Итак: девушка из купеческого рода, читая Евангелие, понимает, что ее семья разбогатела на страданиях людей (откупщичество и пр.). Это типичная лесковская праведница: вот есть Евангелие, и надо жить по нему: помогать бедным, оставить роскошь, жить своим трудом (а не капиталом семьи, нажитым на страдании и обмане народа) и пр. Жить по заповедям. Оказывается, что такая жизнь во всем противоположна обычной жизни в «православной» Империи. Тут как раз наступает конфликт между христианством и тогдашней церковностью: героиня отстраняется от Церкви, служители Церкви делают все, чтобы укрепить ее в этом отстранении, выступают агентами «здравого смысла», т. е. — мира сего, для коего Евангелие — соблазн и безумие. Семья озабочена своей праведницей, надо ее от праведности «спасти». Как? Послать ее к отцу Иоанну Кронштадтскому, он ее вернет к «нормальной жизни», чтобы по Евангелию она не жила. Россия не жила по Евангелию, Церковь во многом эту неевангельскую, противоевангельскую жизнь поддерживала (богатые и должны быть богатыми, бедным — дай милостыню и забудь, и пр. и пр., православие — это «Никола Ария ударил», «Евангелие читать самому опасно»). И вот этот противоестественной, инфернальный конфликт: христианский импульс к праведной жизни встречает отпор в «православии» — освещается в «Полунощниках».
