на наш Телеграм
Древние греки ввели в медицину, философию и искусство понятие «меланхолии», образованное от словосочетания «черная желчь». Философы связывали ее с человеческим темпераментом, относили к миру чувств, мудрости, гениальности. Отцы-пустынники для обозначения «беса полуденного» стали использовать греческое слово «акедия». Они считали уныние злейшим страстным помыслом, от которого человек страдает, как от любой другой смертельно опасной болезни.
Что говорят о тоске, печали и депрессии отцы Церкви и мировая культура, рассказал на лекции протоиерей Димитрий Сизоненко.
Таинственное и простое слово «меланхолия»
Когда нет сил слушать людей вокруг или звучат внутренние голоса, когда человек сталкивается со смертью и даже она кажется последним лекарством от невыносимой жизни — это состояние и называют таинственным и волшебным словом «меланхолия».
Античные врачи Гиппократ и Гален использовали его в совершенно конкретном значении: «черная желчь». Это был нейтральный медицинский термин, но за отрезок с античности до наших дней меланхолия приобрела широкую палитру образов и значений, форм и симптомов.
В начале XX века она была диагнозом болезни, а в конце того же столетия вычеркнута из списка заболеваний. Развитие психиатрии, психологии, фармакологии помогло нам инструментализировать наши эмоции и переживания. Мы научились ими управлять, или, скорее, заметать под ковер, теряя из виду то, что продолжает нас тревожить.
Мрачная реальность черного настроения
Современному обществу важен перформанс. Главная причина уныния и депрессивности в том, что человек не может спокойно сидеть на месте. Постоянно работает телевизор или включено радио, лишь бы не оставаться одному. В мире шоу-бизнеса нужно блистать, преуспевать, показывать успех. Мы созданы не для этого, поэтому наша психика быстро изнашивается.
На фоне банализации жизни хочется вернуться к культуре и истинам, которые содержат в себе христианство. Живопись и литература, театр и кинематограф способны глубже проникнуть в мрачную реальность нашего черного настроения, которое испытывает человек в те моменты, когда у него нет сил общаться с окружающим миром.
Тоска по гармонии и красоте
Первый автор, который написал о меланхолии, жил в III веке до н. э. Аристотель, но скорее всего, его ученик Теофраст посвятил ей 30-ю главу трактата «Problemata». Примечательно, что уже тогда было отмечено ее влияние на политику, искусство, литературу и религию. При прочтении трактата создается впечатление, что не меланхолия в культуре, а культура в объятиях меланхолии.
Не станем утверждать, что вся культура вышла из патологии, ведь меланхолия всегда на ее грани, скорее, все они вышли из яркого порыва гармонии и равновесия. То, что Гете назвал «великой серьезностью духовного устремления», Аристотель именовал свойством выдающихся личностей.
По представлению греков, меланхолия выражает глубинную гармонию души. Это понятие включает в себя микро- и макрокосмос. Слово cosmos однокоренное с «косметика», потому что в основу заложена идея упорядоченности. Поэтому, когда вас накрывает печаль, знайте: вы тоскуете по красоте, а не от зеленой скуки.
После Аристотеля на протяжении столетий буквально шаг за шагом происходило понижение градуса, и к XX веку это стало диагнозом, депрессией, угнетающим состоянием. Вернемся к началу.
«Мы стоим того, чего стоят наши радости»
Уныние на греческом звучит как «акедия». В этом значении его употребляют христианские авторы Евагрий Понтийский и его ученики, отцы-пустынники. Позже, в эпоху, когда меланхолия станет изысканным чувством, Метерлинк скажет: «Мы стоим лишь того, чего стоят наши тревоги и печали». Я же перефразирую: «Мы стоим того, чего стоят наши радости». Не меланхолические, когда эйфория то появилась, то прошла, но та закаленная радость, которая возникает по ту сторону испытаний, приготовленных нам жизнью.
Итак, вначале меланхолия не была связана с печалью: наоборот, она характеризовала людей, которые обладали стремлением к чему-то большему и высшему.
«Античная» меланхолия: патология или энтузиазм
Уже в Античности есть неоднозначное отношение к меланхолии. Неоплатоники считали это нормальным пограничным состоянием философов, а стоик Цицерон говорил о ней свысока и карикатурно, называя фурором, то есть безумием.
Патологическая меланхолия была следствием человеческого заболевания: черная желчь переполняла кровь и портила настроение. Чтобы снизить ее содержание, использовали разные средства.
Другое возвышенное состояние посылали на людей боги, а значит, это было божественное отклонение. Платон писал, что не следует «предпочитать рассудительного друга тому, кто охвачен порывом».
Он выделял четыре типа, которые присущи всем выдающимся или способным людям. «Вдохновение прорицателя мы возвели к Аполлону, посвящение в таинства — к Дионису, творческое неистовство — к Музам, четвертую же часть к Афродите и Эроту — и утверждаем, что любовное неистовство всех лучше». У влюбленных, как и у посвященных, есть некое превосходство, потому что они видят по ту сторону границ обыденной жизни.
«Анатомии меланхолии… Просто и понятно»
В 1621 году священник Роберт Бертон издал классический труд всей своей жизни с подзаголовком: «Анатомия меланхолии, все о ней: виды, причины, симптомы, прогнозы и некоторые лекарства. В трех частях со своими секциями, разделами и подразделами. Философично, исторично. Просто и понятно».
Бертон сам страдал меланхолией и, чтобы исцелиться, решил ее изучить. Книга в 900 страниц большого формата вышла под псевдонимом Демокрита Младшего. Как и философ, который изобрел атомы, Бертон будто атомизирует общество и человеческую душу, видя повсюду меланхолию. Даже природа испытывает ее приступы. Откуда, вы думаете, берутся землетрясения или извержения вулканов?
Меланхолия обожает астрологию и звезды
Меланхолия связана с Сатурном, который считался самой удаленной от Солнца планетой, холодной и мрачной. Над всем довлеет фатум и рок. Меланхоликом не становятся по собственной воле, существует предрасположенность, гравитация, некая тяжесть. Металл — символ Сатурна — свинец. Знаменитый философ Эмпедокл закончил свою жизнь в жерле вулкана Этна, и Бертон писал, что «он погружается в свинцовый сон забвения». По его мнению, даже философия взяла начало с меланхолии.
Христианский взгляд на меланхолию
Когда приходит христианство, оно вносит новое дыхание. Евагрий Понтийский писал, что меланхолия присуща человеку как таковому. Хильдегарда Бингенская размышляла, что, когда Адам вкусил яблоко, он как будто заразился, и через сок в его кровь проникла эта странная вещь, которая потом стала причиной смертельной тоски, печали и страха. Однако для христианских авторов принципиально, что Бог сотворил человека свободным. Образ и подобие Божие — это человеческий разум, который дает нам возможность и силу контролировать то, что с нами происходит, в том числе и меланхолию.
Ирония судьбы в том, что античные авторы думали, что acedia латинского происхождения, и связывали с кислотой acidum, то есть с кислотностью желудка у людей. Поэтому меланхолики такие странные и кислые: возможно, у них не все в порядке с желудком.
Извечная спутница переломных эпох
Меланхолия служит маркером цивилизации и получает широкое распространение во времена потрясений. В XII веке началось развитие городов в Европе, сродни урбанизации XX века. Люди, которые еще вчера жили в деревне, свободной жизнью на природе, вдруг оказались в городе совершенно потерянными. Произошел перелом в их психологии и, более того, в истории богословия.
В XIII веке в Париже открылся богословский факультет, и теология стала университетской дисциплиной. Правда, ее пришлось формировать заново, ведь до сих пор она была синонимом мифологии, как у Аристотеля и Платона.
Извечные размышления о проблемах бытия
В университете уже были философы, с которыми Бонавентура, отец теологии, вступал в споры. Он называл их меланхоликами, то есть занудами, потому что они были заняты разговорами о первопричинах и не интересовались, что происходит здесь и сейчас. Типичное расположение ума меланхолика — размышлять о мировой скорби.
Бонавентура говорил своим оппонентам, что Бог уже вошел в мир. Если не обращать на Него внимание здесь и сейчас, то Его можно больше не увидеть никогда. Поэтому теология в полемике с философией борется с меланхолией.
Cras… cras… завтра… завтра
Другая вещь, связанная с этой темой, — прокрастинация, когда мы перекладываем на завтра то, что нужно сделать сейчас. Cras на латыни означает «завтра». Меланхолики — это тяжелые на подъем, вязкие, мрачные люди, они быстро останавливаются, впадают в ступор, их нужно все время сдвигать с места, чтобы отвлечь от первопричин.
Но также меланхолия может быть воспаленным воображением. С жидкостью, черной желчью, связано замечательное слово «юмор». В действительности это гумор — тягучая жидкость. Некоторые средневековые авторы это слово переводят как ликер, из-за которого человек склонен к меланхолии.
Свернувшись в клубок меланхолии
Произведение «Меланхолия» Альбрехта Дюрера считают автопортретом. Он предвосхитил ею свою судьбу, закончив жизнь в состоянии безумия. На картине изображен ангел в женском облике, как прообраз мудрости в Ветхом Завете. Она сидит неподвижно, в состоянии ступора, погружена в свои думы, а тяжелая голова упирается на согнутые руки. Застывший взгляд, темное лицо, в противоположность сияющему лику Моисея, когда он спустился с горы после общения с Богом. На картине много средневековых символов, например, ангелочек, который плачет и ждет, когда же Мудрость примется за дело. Тут же черное солнце меланхолии и охотничий пес, скрутившийся в клубочек, тоже замкнутый на самом себе.
Почему это происходит в XVI–XVII веке? Это эпоха конца великих религиозных войн, когда был отнят ориентир прежних столетий. Привычная картина мира разрушена, больше никто не верил в космологию Птолемея и древнюю механику. Меланхолия уже рассматривается не как патология, а как защитная реакция.
Нередкая жизненная ситуация: находясь рядом с тяжелым человеком, мы стараемся не пересекаться с ним лишний раз, а остаемся в своей комнате, свернувшись клубочком.
Меланхолия как защитная реакция
В эпоху Возрождения происходит секуляризация средневековых понятий, включая меланхолию. Монашество переселилось из сельской местности в города и не все справлялись с ритмом жизни. В XIII веке епископ Парижский, и не он один, писал, что появилось много депрессивных монахов, не способных посещать богослужения. Как и сейчас для некоторых братьев становится невыносимо стоять длинную службу или в тишине несколько минут.
Реакции на это было две: отправляли к врачам или из пастырских соображений призывали принимать их такими, как есть, ведь ничего с этим не поделаешь.
Если сначала меланхолией страдали монахи и каноники, то уже и мирян коснулось, и не только мужчин, но женщин и детей, что было немыслимо. Теофиль Готье в своих дневниках писал, что в пять лет он хотел покончить жизнь самоубийством, потому что его родители переехали из солнечных Пиренеев в Париж: «Всю мою жизнь меня сопровождала ностальгия по югу, полуденная тень».
От героев к демократизации меланхолии
Изначально это чувство было состоянием героев. Геракл совершил 12 подвигов, а в конце жизни впал в меланхолию и сжег себя, потому что не было сил жить.
В греческих Афинах скорбеть можно было только дома, чтобы никто не слышал. Это состояние считалось заразным из-за паров желчи. Плакать было позволительно только богине Афине.
Еще примеры. Меланхолик Еклессиаст, который вкусил полноту жизни, но сказал: «Во многой мудрости много печали» (Еккл 1:18). Пророк Иеремия, оплакивающий гибель Иерусалима. Он впал в меланхолию, и было от чего. В западной живописи Иоанна Крестителя в пустыне изображают с крыльями — человека, который знал, что такое акедия. Мария Магдалина, склоненная над телом Христа: «блаженны плачущие» — это о тех, кто оплакивает своих погибших и обреченных на смерть.
Преподобный Антоний Великий — отец монашества, важная фигура в западной живописи и для православных традиций. В начале своего жития он ушел в пустыню, потому что его с юности уже одолевала акедия, то есть уныние. Ему повстречался ангел и предупредил: «Ты идешь в пустыню, и тебя ждут страшные испытания, но в конце будет исцеление». Вся жизнь прп. Антония Великого, как и любого верующего, свидетельствует о важности поста: это исцеление, лекарство от уныния, присутствующее в нас как нечто первородное.
Кавалькада ведьм и ангелы
Картина Лукаса Кранаха «Меланхолия» содержит множество красок, вновь изображение ангела с нерасправленными крыльями и ангелочков, создающих некую суету. В верхнем углу кавалькада скачущих ведьм и падающих воинов — все, что существует в этом мире, находится под властью смерти и фатума. Состояние меланхолика меняется от оцепенения до маниакального синдрома, и тогда он не может спокойно смотреть телевизор и будет постоянно переключать каналы. Эта бешеная скорость была изображена на картине уже в XVI веке.
Хоть в эпоху Возрождения не верили в ангелов из-за краха привычных устоев, они остались в живописи. Никаких логических или схоластических доказательств существования Бога нет. Современные психоаналитики говорят, что можно доказать существование ангелов. Это те, с кем ты постоянно ведешь внутренний диалог, твое альтер эго.
Профессор Черниговская так говорит о сознании: «Во мне поселился кто-то. Он со мной говорит и обращается на “ты”. Он меня критикует и судит. По какому праву?» Для людей эпохи Возрождения ангелы и есть те двойники, которые позволяют понять самого себя, они как зеркало, отражающее внутренний мир и природу человека.
Предрешенность
Еще один симптом меланхолии, объясняющий, почему ею подвержены молодые люди: внутренняя пустота, вызванная предрешенностью. Уже Платон говорил, что обилие юристов и врачей — это признак «нездорового общества». Они создают мир, в котором все движется по намеченному пути, по правилам и принятому режиму.
Когда чувства и переживания выносятся за скобки
В какой момент истории уныние и печаль перестали восприниматься как боль? В X веке копты, христиане и потомки великих фараонов, жили под нашествием арабов и забыли свой язык. Их пастырь ибн аль-Мукаффа написал трактат «Лекарство от несчастья и лекарство от печали», где вместо утешения предлагал увещевание, как друзья Иова.
Когда этот ветхозаветный герой страдал, к нему пришли его умные друзья и учили, почему так произошло в его жизни. Как правило, это не решает проблему, а усугубляет ее. Автор трактата писал: «Вам плохо, но вспомните, что святителю Иоанну Златоусту было еще хуже…» Это присуще религиозным людям, когда они перестают воспринимать боль другого человека, как живое чувство.
Эпоха изысканных чувств
К счастью, в истории будет эпоха, когда все изменится. В этом великую роль сыграл романтизм, который заговорил о боли, страданиях и значимости человеческих переживаний. Дени Дидро, известный нам как рационалист и просветитель, позволил себе плакать навзрыд в опере. Он был растроган и публично об этом заявил, возвращая в мир наших представлений уныние как боль, мимо которой невозможно пройти стороной.
В XIX веке произошел переворот в медицине, когда Филипп Пинель разработал метод «морального лечения» душевнобольных. Его ученик Жан-Этьен Доминик Эскироль ввел психиатрию в число университетских дисциплин и издал руководства по лучнию гипомании, нездоровой склонности к печали. Он пытался ее лечить именно как хроническое заболевание.
Образы нашего времени
В XX веке меланхолия возвращается не только на уровень переживаний и эмоций, но и телесности. Появляются такие живописцы, как Хаим Сутин и его картина «Бычья туша». Человек — это не только дух, душа и плоть, но и человечина. После «Туши быка» Рембрандта была серия тиражирования этого образа у других художников, например, в изображении распятия. Все это образы меланхолии в искусстве, внешний образ того, что у человека происходит в душе.
Фильм Роберто Росселлини «Стромболи, земля Божья» — это история женщины. Она оказывается в полном одиночестве на депрессивном острове, где все зависит от настроения вулкана. Жители ее ненавидят, героиня не может убежать от них и не способна дарить свою любовь. Очень похоже на нашу жизнь. Когда окутывает меланхолия, важно думать с нежностью и радостью о любимых людях, потому что все прочее лишь химеры, которыми мы себя окружаем.
Повернуться лицом к страху
В конце фильма героиня взывает: «Боже, хватит! Больше не могу, дай мне покоя!» Ее накрывает глубокая молитва, которая всегда по ту сторону языка, такая, что вырывается из сердца, как из жерла вулкана, и возносится к Богу. Она спасена, потому что понимает: у нее нет выхода. Откровение фильма — даже над мрачным, как наша жизнь, островом есть звездное лазурное небо.
В культовом фильме Ларса фон Триера «Меланхолия» можно высветить две морали. Первое, что акедия — это вирус, который разъедает ум, потому что правда лжет. Будто смотришь на мир через вуаль. «Меня никто не любит», — твердит меланхолик и не замечает любви близких.
Второе, что депрессия — это предчувствие страха смерти и страданий, которые мы стремимся избежать, чего категорически нельзя делать. Мы готовы на любые анестетики с любыми побочными эффектами, лишь бы не увидеть смерти, избежать столкновения с планетой-гигантом Меланхолия.
«Терпением спасайте души ваши» (Луки 21:19)
Книга архимандрита Гавриила (Бунге) «Тоска, печаль, депрессия: Духовное учение Евагрия Понтийского об акедии» рассказывает о тех, кто прошел до конца путь меланхолии и сумел выстоять. Долготерпение — значит дать время Богу и самому себе исполнить то, что должно быть. Время, чтобы исцелиться и стать новым человеком.
В последней главе автор пишет, что наш ум светоносный. Это заимствовано у Оригена, этим жили отцы-пустынники. Сердце и ум сияют, можно даже видеть свой собственный свет. Современная нейронаука это доказала — эмоции имеют световые волны. Как руда проходит через огонь и очищается в золото, так и душа человека должна пройти через испытания, которые нам даны. Меланхолия у нас как будто в крови, но кто проходит до конца, достигает невероятных вершин. Достаточно сделать окончательный шаг, а не искать анальгетики, развлечения, суету.
Слезы как лекарство от депрессии
Еще один завет отцов-пустынников: молиться — значит проливать слезы, обнажая свои чувства. Если их боятся и выносят за скобки, значит, не все в порядке. Молитва — это радость, собеседование души с Непостижимым Богом. Все испытываемое нами уныние — ради блаженства, которое открывается за той последней чертой. Главное средство борьбы, как говорят итальянцы, coraggio — присутствие духа, упорства и мужества.
Подготовила Ксения Шевелева
