на наш Телеграм
В чем феномен романов Фрэнка Герберта «Дюна»? Это не просто эпопея о пустынях, дюнах, песчаных червях, борьбе за власть, любви и предательстве. И о темном будущем человечества. Это масштабное погружение в мир, где вера, политика, экология и человеческая душа переплетены в смертельный узел. Но что осталось от культовой книги в киноверсии Дени Вильнёва? Красивый визуал? Мрачная эстетика индустриального ада Харконненов? Безусловно, это сильные места фильма. Но слабых гораздо больше. Почему «Дюну» все-таки лучше читать, чем смотреть?
Книга работает на трех уровнях:
Образы
«Дюна» привлекает читателя своей сложностью, интеллектуальностью. Но она только притворяется таковой. На деле это архетипичная, почти сказочная история. Но именно поэтому она захватывает наше воображение, задействовав основные структуры психики. Ведь всем знакомы и близки история взросления, инициатические испытания, эмансипация от матери, первая любовь, через которые проходит главный герой книги — Пол Атрейдис. Сильное впечатление производят и образы песчаных червей, орден колдуний-монахинь, планета-пустыня, космос.
Темы
Подкупает и актуальность тем: экология, трансгуманизм, религия. Все это современно и интересно. Но темы именно затронуты — намечены и требуют дальнейшего изучения за пределами самой книги. Поэтому она остается доступной для молодых читателей.
Политическая теология — смычка тех и других
Третий уровень «Дюны» связан с политической теологией. Противостояние Империи и Пустыни. Их оппозиция — мощный визуальный образ и главная тема книги. Здесь и переплетаются политика и религия.
Религиозная или антирелигиозная?
Религия в «Дюне» лишь мерцает. Верования фрименов — сложный коктейль монотеистических и языческих элементов. Используя образы, напоминающие исламскую культуру, Герберт создает внешне монотеистическую картину. Но внимательный взгляд раскрывает глубоко архаические, паганистские обычаи. Включая поклонение песчаным червям и ритуальное использование наркотиков.
Книга колеблется между религиозной и антирелигиозной интерпретациями, где механистический подход к религии виден как инструмент контроля и манипуляции. Главный герой, Муад’Диб, представлен в образе пророка, мессии. Но он, скорее, продукт генетической инженерии и не является истинно верующим.
Религиозные образы в «Дюне» действуют на уровне искусства и воображения, но не находят артикуляции в догме или учении. Это и придает им мерцающий характер.
Образы как активаторы нашего воображения
Они сами по себе передают определенные идеи и заставляют нас думать в этом направлении. Используя язык православного богословия, можно сказать, что образ помогает человеку мысленно связаться с первоисточником этих идей.
«Дюна» умело манипулирует вниманием читателей, нейтрально описывая события, не проповедуя и не опровергая религию. Она не заставляет его принимать какую-то одну точку зрения. Кроме того, в тексте есть образы, которые выходят за рамки основной темы и воздействуют на нас сами по себе. Например, мессианская революция — мощный образ и архетип, который мы видим во многих произведениях о политике и теологии.
Маомет = Мао + Мухаммед
До Муад’Диба арракийские фримены придерживались религии, происходящей от учения Маомет-Саари. Это смешение идеологий Мао Цзэдуна и пророка Мухаммеда, символизирующее слияние революции и джихада.
Идея связи революционных движений с религией не нова. Она находит отражение в работах многих мыслителей, таких как Юнг и Слезкина, сравнивающих большевиков с мусульманами. А также в анализах западных революций, где религиозные и революционные идеи часто пересекаются и ведут к кровопролитиям и культам монотеизма — как в случае с Робеспьером или большевиками.
Диалектика революции
И в «Дюне» мы видим эту трагедию. Революционный лидер Пол Атрейдес, став пророком, не может предотвратить кровавый джихад. Тоталитаризм — неизбежное последствие революции.
Муад’Диб ведет сопротивляющееся человечество по Золотому Пути. Результат — тысячелетняя диктатура. Преемники Муад’Диба — сестра Алия и сын Лето II — становятся деспотичнее его. Революционная диктатура порождает еще более тяжелую деспотию. Но срабатывает диалектический парадокс. Максимальное ограничение свободы ведет к новому ее уровню — сверхсвободе, где даже видение будущего становится непредсказуемым.
Чужаки спасают мир
Основная проблема во взаимоотношении политики и религии — это вопрос представительства: кто и как может представлять интересы народа?
Пророк, вышедший из аристократии, несет в себе двойственность: его миссия кажется одновременно и священной, и политически мотивированной. Эта двойственность символизирует архетип Моисея, который также был чужаком и лидером освободительного движения.
Пророки в истории и литературе часто сталкиваются с внутренними конфликтами относительно своей миссии. Вспомним Иакова, Иону или Иеремию. Муад’Диб тоже стремится избежать кровопролития и джихада, хотя его путь предопределен как путь войны и революции.
Как и лидеры многих реальных революций, Пол — чужак, который приносит новую идеологию и организационную структуру внутрь застоявшейся системы. И только он способен объединить фрименов в борьбе против Империи, представляя как их земные, так и трансцендентные стремления. Ленинская идея о внешнем воздействии на революционное сознание находит отражение в истории Атрейдеса.
Не просто «белый спасатель»
Герберта часто критиковали за использование тропы «белого спасителя». Но «Дюна» сама самокритично отражает деколониальные настроения. Бенегессериты, стремясь к собственным целям, внедряют свою мифологию среди фременов. Это уже само по себе является комментарием к колониальной политике.
Архетип же Моисея добавляет дополнительный уровень сложности Муад’Дибу. Он использует насажденные мифы для поднятия восстания. Что ведет к парадоксу: Муад’Диби и использует, и преодолевает колониальную динамику.
Параллакс религии
Религия выступает в книге как двойственный инструмент: для имперских элит это средство управления и контроля, для угнетенных масс — источник вдохновения и революционной силы.
Герберт играет с идеей параллакса — когда множество точек зрения на религию могут сосуществовать и взаимодействовать, создавая сложную и многогранную картину влияния религии на культуру и политику.
Религия — мощный, но двусмысленный элемент, который одновременно и освобождает, и подавляет. В зависимости от того, в чьих руках находится и как используется.
«Дюна» Вильнёва
Перейдем к последней экранизации романа. Вильнев в двух своих «Дюнах» успешно передает атмосферу индустриального ада Харконненов и взаимоотношения дяди с племянниками. Мастерски показывает их садизм и имперскую эстетику. Воплощение жестокости и власти здесь заслуживает особого внимания. Однако Пол Атрейдис выглядит неубедительно и упрощенно. Вильнёв не смог адекватно разработать маометенскую линию. И это слабое место картины.
Режиссер не использует книгу как материал для своей, но другой истории — антирелигиозной, либеральной или еще какой-то. На экране — красивый визуал. Но образы не сцеплены друг с другом. Мы видим лишь их ворох. Они не связаны смыслом и кажутся случайными. И сам фильм не получается целостным образом — получается без-образным. Это всего лишь набор пустых арт-видео.
Вернемся к книгам: «Дюна» и не только
Тема архетипов и их переотражений в культуре — увлекательный вопрос. Честертон в «Наполеоне Ноттингхилльском» передает глубинные, религиозно насыщенные образы через иронию, фантастику и даже скептицизм. Ирония и шутка могут неожиданно пробудить серьезную веру и даже революционные изменения.
Филипп Дик освещает идею множественности слоев реальности, где каждый последующий слой представляет собой отражение предыдущего. А истина скрывается под слоями обмана.
Герберт в «Дюне» иллюстрирует, что религиозные образы, даже манипулируемые, сохраняют свою первозданную мощь.
Образы веры доходят до нас не прямо, а через множество отражений и интерпретаций. И каждое новое отражение может как изменить, так и усилить исходное послание. Это и есть магия культуры — ее способность сохранять и трансформировать базовые человеческие ценности и убеждения через время и пространство.
Политическая теория, теология и фантастика
Образы и темы «Дюны» встречаются и у других авторов в политической фантастике, теории и теологии.
Политическая теология
Эвола в своем труде описывает империи как защитников традиционных, сакральных ценностей. А императоров — как земные отражения божественного порядка. Тем не менее, по мнению Эволы, монотеизм и христианство, распространенные евреями, подорвали основы этих империй. Империи язычников были уничтожены единобожием Пустыни.
Фегелин и Тойнби анализируют, как сакральные цивилизации сменялись структурами, лишенными священности. Тойнби указывает на роль христианской церкви как организации, поддерживающей внутренний и внешний пролетариат в упадке Римской империи.
В текстах правого евразийца, православного мыслителя Николая Алексеева «Идея земного града в христианском вероучении», «Христианство и идея монархии» находим то же самое. Империя как таковая есть языческая идея, ценность, реалия. А кто эту идею разоблачает, ценность обесценивает, реалию отметает? — Библия и Церковь.
От теологии к политической теории
А неопатристическая политическая теология, опирающаяся на учения таких мыслителей, как прот. Георгий Флоровский, прот. Иоанн Мейендорф и Сергей Хоружий, утверждает, что мирское политическое устройство, символизируемое Империей, находится в противоположности к христианским идеалам жизни. Критикует «симфонию» между Империей и Церковью. Рассматривает Империю как катехон, удерживающий мир от хаоса. И преграду для распространения христианских ценностей. Предлагает христианам путь из Империи в Пустыню. Истинная христианская политика должна быть политикой отхода от мирских ценностей, создания альтернативных, автономных общин, ведущих жизнь по духовным принципам вне имперского контекста.
К таким же выводам приходит современная либертарная левая политическая теория.
Кризис капитализма — а что дальше?
Обсуждение трагедии революции в «Дюне» актуально не только само по себе, но и потому, что перекликается с современными проблемами: экологией, технологиями, трансгуманизмом. Герберт, а за ним и другие авторы, рисуют темные сценарии будущего: технологически вооруженные феодализированные элиты берут верх после кризиса капитализма. Межпланетные предприниматели и крупные дома, владеющие целыми планетами, управляют общеимперскими институтами.
Теоретики дали этому название — «технофеодализм». В нем выделяют два смысла: наличный, состоявшийся технофеодализм, где финансовый капитализм паразитирует на производстве. И гипотетический, где элиты перераспределяют ресурсы, создавая феодальную иерархию. Мы видим, что старые элиты не только сохраняют свое положение, но и адаптируются к новым условиям, используя технологии для усиления своей власти.
Это находит отражение в современных теориях Майкла Хардта и Антонио Негри, которые говорят о глобальной “Империи” как о системе, управляющей мировыми финансовыми и торговыми потоками. Где власть и знание становятся основными производительными силами. А прогресс в области IT и управления приводит к усилению контрольных функций элит. Которые теперь больше заинтересованы в поддержании своего статуса, чем в развитии производства.
Такой подход угрожает идеалам либеральной демократии, предполагая переход от публичного управления к частному. Это характерно для феодальных систем, как отмечают Джемаль и другие критики современного капитализма.
Как сопротивляться Империи?
Хардт и Негри, вдохновленные патристикой и неопатристической теологией, предлагают ответ: Исход. Они, вместе с такими теоретиками, как Невидимый Комитет и Хаким Бей, разработали теорию политического Исхода, отказавшись от захвата власти как единственного пути к освобождению. Вместо насилия и захвата Империи предложили создание параллельных сообществ и коммун. Альтернативные политические пространства. Жизнь вне имперских структур, без попыток захватить или перестроить их под себя.
Вдохновленный их идеями Тиккун разработал стратегию «Воображаемой партии» — создание новых форм жизни и общностей внутри этих условий.
Подробнее об этом можно посмотреть здесь:
Контримперская альтернатива
Речь не столько о физическом уходе, сколько о создании альтернативных, противостоящих имперскому доминированию форм жизни.
Пустыня, как антоним Империи и место христианского монашества, — радикальная социальная, политическая, экономическая и религиозная альтернатива. Здесь люди не только живут по-другому, но и переосмысливают свое существование, стремясь к божественной форме бытия.
Пустыня — это пространство, где разрабатываются альтернативные антропологические стратегии и практики, называемые Негри и Хардтом «антропологическим исходом».
Политическая фантастика
Многие произведения политической фантастики XX–XXI веков затрагивают такие же темы, как Фрэнк Герберт. Перечислим главные:
«Основание», серия произведений Азимова, 1951–1993 (сериальная экранизация 2021)
Литературное творчество Филипа Дика, 1955–1983
«Звездный Путь», оригинальный сериал, 1966–1969 (продолжения выпускаются и поныне)
«Обделенные», роман Ле Гуин, 1974
«Мир Полудня», серия произведений Стругацких, 1962–1986
«Великое Кольцо», серия произведений Ефремова, 1957–1970
«Звездные войны», 1977–1983
«Властелин колец», 1954–1955 (экранизация 2001–2003)
«Бойцовский клуб», 1996 (экранизация 1999)
«Игра престолов», серия произведений Мартина, 1996, 1998, 2000, 2005, 2011 (сериальная экранизация 2011)
Сериал «Звездный крейсер “Галактика”», 2004
Сериал «Фрейд», 2020
«Дюна» Дэвида Линча, 1984;
Мини-сериал «Дети Дюны», 2000;
Экранизация «Дюны» Вильнёва 2021, 2024
Поскольку речь идет о технофеодализме, то вполне корректно объединять сай-фай и фэнтези. Элементы фэнтези уже включены в «Дюну», «Звездные войны», «Основание», местами и в произведения Стругацких («Трудно быть богом»). А Ле Гуин — классик как сайфая, так и фэнтези.
Другая фантастика
Но была и другая фантастика. Стругацкие, Ефремов, Ле Гуин писали не о грядущих катастрофах или войнах, а о мирных утопиях. Утопические общества там взаимодействуют с несовершенными мирами, пытаясь поделиться своими идеалами. Например, в рассказе Ефремова «Сердце змеи» исследуется мирное взаимодействие между разными формами жизни, что непонятно современному воображению.
Небесный Град против Империи
Идеи социализма можно увидеть и в библейской апокалиптике. Например, в работе Булгакова «Апокалиптика и социализм» обсуждается дилемма между Империей, которая считается крайним злом, и Небесным Градом — символом благости. Небесный Град в итоге торжествует.
Апокалиптика разрабатывает систему ярких образов, предсказывающих будущее. В этой части ее можно сравнить с политической фантастикой. Например, персонажи «Дюны» и «Основания» пытаются предсказать и выбрать наилучший путь для человечества.
И если утопическая фантастика предоставляет ангелоподобный взгляд на проблемы Империи, то фантастика, фокусирующаяся на Империи, исследует создание альтернатив ей.
Альтернативы Империи:
Стратегия Кассиодора
Азимов в «Основании» предлагает концепцию автономного культурного очага как спасения при кризисе Галактической Империи.
Джихад
Стратегию Герберта мы уже обсудили (джихад внешнего пролетариата — революционная империя — Рассеяние).
«Духовные джедаи»
В «Звездных войнах» переплетаются образы монашеского ордена и рыцарей с героическими повстанцами. Похоже на два Основания у Азимова: одно светское, как повстанцы у Лукаса, второе — духовное, напоминающее джедаев.
Консервативная революция
Толкин во «Властелине колец» показывает нечто, похожее на консервативную революцию. Разрушительное влияние промышленности, символизируемое Саруманом и Сауроном, удается остановить и вернуться к лучшим временам прошлого.
Филипп Дик фантазирует о том, что вся наша история — это иллюзия. И наступила эпоха, похожая на первый век, когда империя преследует христиан. Дик также заступается за маргиналов и отверженных, которые противостоят угнетению.
Парадигма Маомета
В сериале «Звездный крейсер “Галактика”» роботы, которых сравнивают с рабочим классом, борются против установленного порядка.
В «Игре престолов» внешние и внутренние маргинальные группы объединяются вокруг лидера, похожего на мессию, чтобы бросить вызов существующей системе.
В обоих сериалах обыгрывается парадигма Маомета.
Сериал «Фрейд» показывает, как группа заговорщиков пытается свергнуть Империю с помощью мистических и оккультных сил. Антиимперские заговорщики представлены в негативном свете.
Смерть Утопии
В «Бойцовском клубе» утопия уже утрачена, но желание изменить порядок через хаос и саботаж остается.
После «Бойцовского клуба» утопические мечты исчезают совсем — утопия умирает. Умирает и видение Исхода. Но охраняется оппозиция Империи и Маомета при полной, горячей поддержке первой.
В сериале «Звездный крейсер “Галактика”» монотеистические не-люди уничтожают человечество.
В «Игре престолов» революция видится как главная угроза. Дейенерис разрушила систему угнетения. Но это воспринимается как что-то ужасное. Ее смерть приносит облегчение, символизируя возвращение к стабильности.
Эти произведения отображают критику утопических идеалов и революционных изменений, часто выставляя их в негативном свете.
Завершение: Палама
Ценя саму постановку вопроса Гербертом, мы не обязаны соглашаться с его ответом. Или с ответами других авторов.
Оппозиция Империя/Пустыня после Нового Завета приобретает иные смыслы — антинасильственные. Уйти из Империи (ср. с Рассеиванием Герберта) в Пустыню или «здесь-и-сейчас» создавать зоны альтернативной жизни в свободе и антинасилии. Общую, ангельскую жизнь в любви и братстве. Свт. Григорий Палама — к слову сказать, в контексте ислама — некогда писал:
Над большей частью мира господствуют чаще всего злые люди, рабы преисподней, силой оружия одолевающие соседей. Побеждают войной, мечом, грабежом, порабощением, избиением людей. Из этого ничто не может исходить от Бога, Который добр. Скорее же это обусловлено волей человека и диавола, от начала являющегося человекоубийцей, а учение Христа охватило все пределы экумены и господствует среди тех, кто воюет с ним, без всякого насилия и, скорее, торжествуя над насилием, которое всякий раз противопоставляется ему, так что в этом заключается победа, мир победившая.
И в этом вся суть православной политической теологии. Сегодня, когда политическое воображение кажется ограниченным, слова святителя звучат как никогда актуально. Призывают к возрождению и вдохновению для новых подходов в политике и обществе.
Смотрите стрим в нашей медиатеке.
Читайте полную версию конспекта встречи здесь.
