на наш Телеграм
«Молебен о прекращении войн и о мире всего мира». Цитата: «Миром Господу помолимся. О свышнем мире: О мире всего мира: О еже все распри, раздоры, разделения, вражду и злобу, междоусобия и войны всеконечно истребити, тишину же всем народам земли даровати и миром вожделенным их оградити, Господу помолимся. О еже пощадити грады и веси воюемые ради младенцев тамо сущих, иже десницы своей и шуйцы не познаша, и ради скотов безсловесных, Господу помолимся. О еже всех людей, сущих среди ужасов современных войн, оградити Ангелами Своими, сохранити их от страха нощнаго, от стрелы, летящей во дни, от вещи во тьме приходящей, от ран, болезней, глада, разорения и иных бед, Господу помолимся. О еже утешить скорбящих людей земель и царств, войнами разоряемых, Господу помолимся. О еже очистити нас от грехов и беззаконий наших, изсушающих в нас любовь к Богу и к ближним, водрузити же оную силою, действом и благодатию Пресвятаго Своего Духа и вкоренити в сердца всех нас, прилежно Господу помолимся. О еже искоренити в нас ненависть, зависть, злобу и все прочие страсти, братолюбие разрушающия, и нелицемерную любовь всеяти, усердно Господу помолимся».
«Вопрос о виновности. О политической ответственности Германии»: великий немецкий философ Карл Ясперс в 1945–1946 гг. размышляет о том, что произошло с его страной, с его народом. Народ, переживая национальное унижение (проигрыш в Первой мировой), социально-экономические потрясения (Великая депрессия), накачанный безумной пропагандой нацистов (немецких патриотов по руководством «великого вождя», обслуживающего интересы немецких богачей, чиновников, военных и пр.), начал войну — начал в полной уверенности в своей правоте — во имя защиты народа, во имя хороших, правильных (как казалось, как говорил вождь) идей и пр. и пр. И вот после катастрофы философ призывает трезво, смиренно осознать, что произошло:
«Мы в Германии должны сообща разобраться в духовных вопросах. У нас еще нет общей почвы. Мы только пытаемся сблизиться друг с другом. Давайте не только повторять свое мнение, а слушать, что думает другой. Давайте не только утверждать, но и связно рассуждать, прислушиваться к доводам, быть готовыми посмотреть на вещи по-новому.
Мы должны вновь обрести готовность к размышлению. Для этого нам нужно не опьянять себя чувством гордости, отчаяния, возмущения, упрямства, мести, презрения, а заморозить эти чувства и посмотреть, как обстоит дело в действительности. Но при разговоре надо учитывать и обратное: легко все продумывать, ни к чему себя не обязывая и ни на что не решаясь; трудно при ярком свете непредвзятой мысли принять истинное решение. Легко за словами увильнуть от ответственности; трудно держаться принятого решения, но без упрямства. Легко в каждой конкретной ситуации идти по линии наименьшего сопротивления; трудно, руководствуясь этим безусловным решением, держаться при всей подвижности и гибкости мысли определившегося пути.
Не будем злиться друг на друга, а попытаемся сообща найти путь. Запальчивость свидетельствует против правдивости говорящего. Не будем патетически бить себя в грудь, чтобы обидеть другого, не будем самодовольно восхвалять то, что предназначено лишь для оскорбления другого. Но не надо никаких ограничений ради щадящей сдержанности, никаких смягчений умолчанием, никаких утешений обманом. Нет такого вопроса, которого нельзя было бы поставить, нет такого полюбившегося убеждения, такого чувства, такой кардинальной лжи, которые следовало бы защищать. Но уж вовсе непозволительно бросаться вызывающими, необоснованными, скороспелыми суждениями.
Мы боремся за чистоту души. Для этого нужна не только работа разума, но и вызванная им работа сердца.
В молчании, под нивелирующие речи официальной пропаганды этих двенадцати лет, мы занимали очень разные внутренние позиции. У нас в Германии нет единства ни душ, ни оценок, ни желаний. Каждый должен в такой катастрофе переплавиться и родиться вторично, не боясь, что это его опозорит.
Огромно различие, вызванное потерей веры. Только церковная или трансцендентно обоснованная философская вера может выдержать все эти катастрофы. То, что имело вес в мире, пришло в негодность.
Смирение. Во внутреннем поведении перед трансцендентностью осознается наша человеческая бренность и незавершенность. Тогда мы сможем без властности, в любовном борении выяснить истину и объединиться друг с другом в ней. Тогда мы сможем неагрессивно молчать — из простоты молчания родится ясность поддающегося передаче словами. Тогда нужны будут только правда и деятельность. Не кривя душой, мы будем готовы вынести то, что нам суждено. Что бы ни случилось, останется в силе, пока мы живы, та человеческая задача, которую на земле выполнить до конца нельзя. Очищение — это путь человека как человека. Очищение через развитие мысли о виновности есть лишь момент этого пути. Очищение совершается проще всего не с помощью внешних действий, не с помощью магии. Очищение — это процесс внутренний, никогда не кончающийся, это постоянное становление. Очищение — это дело нашей свободы. Снова и снова каждый из нас оказывается на распутье: либо к очищению, либо в муть.
Чистая душа может действительно ждать, что перед лицом полной гибели она будет без устали трудиться в мире во имя возможного.
Глядя на мировые события, нам полезно вспомнить Иеремию: «Так говорит Ягве: вот, что я построил, разрушу, и что насадил, искореню, а ты просишь себе великого. Не проси!» Что это значит? Достаточно того, что есть Бог. Если все исчезнет, есть Бог, это единственная точка опоры».
«Банальность зла: Эйхман в Иерусалиме» Ханны Арендт — одна из главных книг по моральной и политической философии XX века. Немецкая мыслительница еврейского происхождения Ханна Арендт пишет о Эйхмане, бывшем оберштурмбаннфюрером (подполковником) СС, который заведовал отделом гестапо IV-B-4, отвечавшим за «окончательное решение еврейского вопроса».
И вот оказывается, что Эйхман — не безумец, не патологический садист, не фанатик нацизма, что он даже не антисемит. Эйхман — простой исполнительный чиновник, военный; он просто делал свою работу, он просто исполнял данные ему приказы; так именно великое зло и свершается; великое зло свершается исполнительными чиновиниками и военными, ничего не знающими кроме начальства и командования. И вот это и оказывается основным: «уроки, которые были преподаны нам в ходе долгого курса человеческой злобы, — уроки страшной, бросающей вызов словам и мыслям банальности зла». Цитаты:
«Что ужаснее всего, он совершенно очевидно не испытывал безумной ненависти к евреям, как не был и фанатичным антисемитом или приверженцем какой-то доктрины. Он «лично» никогда ничего против евреев не имел; напротив, у него имелась масса «личных причин» не быть евреененавистником. Чтобы доказать это, он пошел еще дальше: он-де никогда не испытывал дурных чувств по отношению к своим жертвам. Увы, ему никто не поверил. Судьи не поверили потому, что, будучи людьми порядочными и, возможно, слишком даже совестливыми для своей профессии, не могли и представить, что обыкновенный, «нормальный» человек — не слабоумный, не циничный и не жертва пропаганды — оказался абсолютно неспособным отличать добро от зла.
«Беспощадная жестокость» — качество, очень высоко ценившееся правителями Третьего рейха, в послевоенной Германии, которая проявила настоящую гениальность в выработке взглядов на свое нацистское прошлое, часто характеризовалось как ungut — что-то, в чем отсутствует добро. Словно в тех, кто обладал этим качеством, не было ничего противоестественного — просто они не сумели действовать в соответствии со стандартами христианских заповедей. Как бы там ни было, люди, которых контора Эйхмана посылала в другие страны в качестве «советников по еврейским вопросам» — они могли быть участниками обычной дипломатической миссии, входить в состав военного корпуса и прикомандировываться к местному командованию полиции безопасности, — были отобраны именно потому, что это свойство было у них развито в самой высшей степени.
Нацисты, в принципе, были как антихристианами, так и антисемитами.
В соответствии с его [Эйхмана] религиозными взглядами, которые со времен нацизма изменений не претерпели (на процессе в Иерусалиме он объявил себя GottlKubiger — нацистское определение тех, кто порвал с христианством, — из-за чего отказался приносить присягу на Библии), этому событию [своему рождению] приписывался «высший смысл», нечто идентичное «движению вселенной», которой подчиняется всякое человеческое существование, само по себе лишенное «высшего смысла».
= Подобная терминология выбрана неспроста. Определение Бога как Hdheren Sinnestrager лингвистически означает, что ему дается определенное место в военной иерархии, поскольку нацисты, указывая — подобно древним «носителям дурных вестей» — на груз ответственности и соответствующую значимость тех, кто должен был выполнять приказы, превратили армию из «адресата приказов», Befehlsempjangery в «носителя приказов», Befehlstrager. Более того, Эйхман, как и все, кто был связан с «окончательным решением», официально считался «носителем тайны», Geheimnistriiger, что само по себе имеет значение, которое нельзя недооценивать. =
Адольф Эйхман взошел на эшафот с величайшим достоинством. Он полностью контролировал себя, и даже более того: он был самим собой. Ничто не могло бы продемонстрировать этого более убедительно, чем абсурдная простота его последних слов. Он начал с того, что подчеркнул, что он — Gottglaubiger: так, по нацистской моде, называли себя люди, отказавшиеся от христианства, а он не верил в жизнь после смерти. Словно в последние минуты он подводил итог урокам, которые были преподаны нам в ходе долгого курса человеческой злобы, — урокам страшной, бросающей вызов словам и мыслям банальности зла».
«Анатомия человеческой деструктивности» — книга выдающегося психолога, социолога, философа Эриха Фромма. Годы его жизни говорят сами за себя: 1900–1980; немец, он пережил две мировые войны и нацизм — небывалый ураган насилия (в частности, здесь Фромм много говорит о мировых войнах, дает свой знаменитый психологический портрет Гитлера). И все же несмотря на это Фромм в этой книге именно что разоблачает миф о человеческой деструктивности, о якобы присущим человеку врожденной жестокости, агрессии, садизме, тяге к войне и разрушениям.
Сущность человека по Фромму — любовь, свобода, разум. Разные социально-экономические обстоятельства сложится могут совершенно различно, а в частности так, что правящим группам будет выгодно затмить любовь, свободу и разум. Тяжелые жизненные и социальные обстоятельства травмируют человека. Поэтому для Фромма была определяющей оппозиция между неотчужденной человечностью и отчуждением; рациональной верой и идолопоклонством, гуманистической этикой и авторитарной этикой; в общем, та оппозиция, которую сам Фромм возводил к Библии: различия между пророческой верой и идолопоклонством. Цитаты:
«Когда война уже разразилась (или даже еще чуть-чуть раньше), она приобрела характер «религиозного» феномена. Государство, народ и честь нации были фетишизированы, превращены в идолов, ради которых обе стороны добровольно стали приносить в жертву своих детей. Преисполненные традиционных представлений о национальной гордости, они переступили через эту любовь и отправили на верную смерть своих мальчиков, которые и сами с готовностью и без промедления ринулись в бой. В этом случае мы также имеем дело с жертвоприношением, и мало что меняется от уточнения, кто кого убьет.
Утверждение, что причины войн следует искать в человеческой агрессивности, не только не соответствует действительности, но и является вредным. Оно переносит внимание с истинных причин на иллюзорные и тем самым уменьшает шансы предотвращения войн.
Когда правительство внушает своему народу, что ему грозит опасность, то мобилизуются нормальные биологические механизмы, направленные на защиту от угрозы. Кроме того, очень часто эти предупреждения об опасности сбываются сами собой: когда государство-агрессор начинает подготовку к войне, это вынуждает государство, на которое готовится нападение, в свою очередь вооружаться, чем оно и предъявляет как бы «доказательства» своих агрессивных намерений.
Только у человека можно вызвать оборонительную агрессию методом «промывания мозгов.
Весьма примечательно в этом смысле, что в начале Второй мировой войны, когда Гитлер напал на Польшу, энтузиазм в народе практически был равен нулю. Несмотря на десятилетия тяжелой милитаристской вакцинации, население ясно дало понять правительству, что оно не намерено вступать в эту войну. (Гитлеру даже пришлось инсценировать нападение на радиостанцию в Силезии, которое якобы совершили поляки, а на самом деле это были переодетые нацисты тем самым создавалась видимость угрозы и у населения стимулировалось чувство опасности.)
Но несмотря на то что немецкий народ определенно был против войны (даже генералы не спешили), он послушно пошел воевать.
Настоящее снижение реактивной агрессии возможно лишь тогда, когда вся система, известная нам за последние 6 тыс. лет человеческой истории, будет заменена на нечто принципиально иное. Когда это произойдет, то утопические идеи Будды, пророков, проповеди Иисуса Христа и мечты гуманистов эпохи Возрождения будут восприняты не как утопии, а как разумные и реальные пути реализации основной биологической программы человека, которая служит сохранению и развитию человека как индивида и вида.
Оптимизм — это отчужденная форма веры. Автор этой книги стоит на позициях рациональной веры в способность человека освободиться из плена иллюзий и условностей, которые он сам себе создал. Верить — значит сметь, значит иметь смелость мыслить немыслимое в рамках реальной возможности. Вера — это ежедневная парадоксальная надежда на приход мессии. Это не пассивное и терпеливое ожидание, а совсем наоборот — активный поиск и использование любой реальной возможности к действию. И уж менее всего уместно говорить о пассивности, когда речь идет об освобождении собственного Я. Разумеется, развитие личности нередко встречает серьезные ограничения со стороны общества. Однако люди, которые утверждают, что в рамках сегодняшнего общества изменение личности не только невозможно, но и нежелательно, — это мнимые радикалы, использующие революционную фразеологию для сокрытия своего противостояния внутренним переменам. На сегодняшний день положение человечества слишком серьезно, чтобы мы могли себе позволить прислушиваться к демагогам (и уж менее всего к деструктивно настроенным демагогам) или же идти на поводу у таких лидеров, которые руководствуются в жизни только рассудком, не включая ни сердце, ни эмоции».
Эрих Фромм — выдающийся психолог, социолог, философ, переживший нацизм, две мировые войны и холодную войну, угрожавшую гибелью всего мира. Все это, однако, толкнуло Фромма не к пессимизму, а к активации всех мощностей современных психологии, социологии, а главное — к активации иудеохристианской традиции. Как и для ранних христиан, для Фромма принципиальна оппозиция пути жизни и пути смерти — «биофилии» и «некрофилии», любви к жизни и влечении к смерти, пророческой этики и идолопоклонства. Вооруженное всеми достижениями научно-технического прогресса современное человечество духовно, однако, находится в состоянии идолопоклонства, в плену идолов войны, государства, нации и пр. и пр. Это может привести всех нас к гибели, если мы не сможем вспомнить иудеохристианское послание о зле идолопоклонства. С таких позиций он пишет три книги, которые мы здесь разместили: «Да победит разум! Исследование о фактах и вымыслах во внешней политике» [корректный перевод: «Может ли человек преобладать?»] посвящена духовным, психологическим и социологическим способам предотвратить войну; «О неповиновении и другие эссе» — продолжает эту тематику и выходит и на ряд других тем; сборник «Ради любви к жизни» заключает ряд эссе о духовной опустошенности современного общества, происхождении агрессии, актуальности библейских пророков и пр. Цитаты:
«Функция пророка — показывать реальность, показывать альтернативы и протестовать; его функция — громко воззвать, пробудить человека от его привычного полусонного состояния. Пророки в человеческой истории появляются с перерывами. Они умирают, оставив свое послание. Послание воспринимается миллионами, становится для них дорогим. Именно в этом кроется причина того, что идея начинает эксплуатироваться другими, теми, кто пользуется привязанностью к ней людей, для собственных целей: возможности властвовать, контролировать. Назовем людей, которые используют высказанные пророками идеи, жрецами. Пророки живут в соответствии со своими идеями. Жрецы отправляют обряды для людей, которых идеи привлекают. Идея теряет свою жизненность, превращается в формулу. Жрецы объявляют, что очень важно, как идея формулируется; естественно, формулировка всегда становится важной, когда чувство умерло: как иначе контролировать людей, контролировать их мысли, если не с помощью «правильной» формулировки? Жрецы используют идею, чтобы организовать людей, чтобы управлять ими с помощью ее должного выражения, а когда в достаточной мере заглушат их чувства, объявляют, что человек неспособен сознательно направлять собственную жизнь и что они, жрецы, действуют из чувства долга и даже из сострадания, руководя людьми, которые, предоставленные самим себе, боятся свободы. Верно, что не все жрецы действуют таким образом, но большинство поступает именно так, особенно те, кто обладает властью.
Мы до сих пор поклоняемся идолам. Мы не называем их Ваалом или Астартой, но мы поклоняемся нашим идолам под другими именами. Технически и интеллектуально мы живем в атомную эпоху; эмоционально же мы до сих пор находимся в каменном веке. Мы считаем себя выше ацтеков, которые отмечали свои праздники массовыми – до 20 тысяч — человеческими жертвоприношениями богам, полагая, что это позволит поддерживать правильное развитие вселенной. Мы приносим в жертву миллионы людей ради самых разнообразных «благородных» целей и этим оправдываем любую бойню. Факты остаются теми же, меняется лишь их рационализация. Человек, невзирая на весь интеллектуальный и технический прогресс, все еще привержен идолопоклонничеству в отношении кровных уз, собственности и учреждений. Разумом человека до сих пор управляют иррациональные страсти. Человек до сих пор не прочувствовал и не осознал, что значит быть по-настоящему человеком. Мы до сих пор пользуемся двойными стандартами ценностей для суждений о себе и о представителях других групп. Нет ничего удивительного и тем более обескураживающего в том, что мы до сих пор не достигли зрелости. Тем, кто верит в способность человека стать таким, каким он должен быть, не было бы нужды тревожиться, если бы этот разрыв между эмоциональным и интеллектуальным не имел места на фоне такого технического развития, которое угрожает нам вымиранием или впадением в новое варварство. На этот раз спасти нас может лишь фундаментальное и адекватное изменение.
Наше нынешнее мышление служит симптомом застарелого, глубоко укоренившегося в подсознании пораженчества, отсутствия веры в те ценности, которые мы провозглашаем. Мы прикрываем свое пораженчество, распространяя ненависть.
Самое главное сегодня — это сохранить наш мир, но для того чтобы его сохранить, необходимо сделать некоторые изменения, а для того чтобы сделать эти изменения, надо понять и предвосхитить исторические тенденции.
Сегодня пророки чрезвычайно актуальны. Они нужны потому, что, как я указывал раньше, выбор, с которым мы сталкиваемся сегодня, является абсолютно таким же, как и для людей во времена пророков. Нам нужно действительно прочитать пророков. Это чрезвычайно полезное и, я бы сказал, чрезвычайно волнующее чтение. Они могут рассказать нам о современном мире гораздо больше, чем многие программы новостей которые претендуют на истинность и показывают нам настоящее таким, какое оно есть, но отнюдь не освещают его. В чем заключалась мессианская идея пророков? С ее помощью должен был быть создан новый мир, который был бы чем-то большим, чем просто отсутствие войны. Это было бы государство солидарности и гармонии между отдельными людьми, нациями, полами, человеком и природой. В этом государстве, говорили пророки, человека не будут учить бояться. Мы слишком легко забываем, что агрессия есть последствие нашего страха. Нас учат бояться на каждой стадии развития, не доверять другим, ожидать худшего. Пророки достаточно резко говорили, что агрессия исчезнет, только когда исчезнет страх. И это подходит под их концепцию мессианского века. В их глазах это будет время изобилия, когда стол будет накрыт для каждого, кто хочет есть, для любого, кто имеет право сесть за этот стол и разделить пищу с другими людьми. Другой характеристикой мессианского века, каким его видели пророки, был мир и гармония среди людей. Люди будут свободны от жадности, ревности и конфликтов между собой и природой, и у их жизни появятся другая цель и новые задачи. Они перестанут приобретать. Соединение всех этих истинно человеческих потребностей и создает ту проблему, которая всегда будет с нами, всегда будет открытой для решения. Основная задача пророков состояла в познании Бога во всем его многообразии. Или, если выражать эту идею нетеологическими терминами, они считали, что человек должен, главным образом, развивать свою духовность, свои чувства в полной мере; он должен быть свободным и сконцентрированным, он должен стать тем, чем только и может стать человек».
«Три прыжка Ван Луня. Китайский роман» — совершенно волшебный, чудесный, прекрасный роман Альфреда Дёблина, одного из главных писателей XX века. «Роман масс» — поэтичный, печальный, совершенно разрывающий душу описаниями внутреннего мира и просто жизни героев, этот роман не имеет главного героя, он описывает массовое движение — «поистине слабых» (религиозное движение даосско-буддистского толка), людей, как правило, бедных (Китай, XIX век, роман основан на реальных событиях), решивших отказаться от мира, жить вместе, все между собой делить, ни с кем не бороться; избравшие путь смирения, непротивления, ненасилия, бедности, целомудрия, чистоты, упования на Высшие Силы.
И вот в чем трагедия: «поистине слабые» по видимости, не представляющие ни для кого угрозы — представляют именно что опаснейшую угрозу для мира власти, богатства, силы, войны. Целые массы выпадают из социума: этого социум не позволит, он начнет гнать «поистине слабых». Роман опубликован в Германии 1915 года: и тут совершенно понятен контекст: посреди мировой бойни — вдруг слово о слабости, смирении, мире, Высшей Правде.
«Горы моря и гиганты» Альфреда Дёблина — не просто роман. Циклопическое творение о судьбах человечества в ближайшие века. Роман масс: огромный этот текст слеплен из множества мини-историй, описывает движения человеческих сгущений. При этом текст чудесно поэтичен, прекрасен, «психологичен» и т. д. Из уже угаданного Дёблином: эпидемии ожирения и депрессии, наплыв мигрантов, сверхурбанизация, эмансипация женщин (не приведшая к миру между полами), отмирание христианства, расцвет неоязычества, нью-эйдж. Из того, что, вероятно, происходит на наших глазах: отмирание демократии, переход власти к малочисленным элитам, автоматизация производства (приводящая к потере работы большинством), превращение пролетариата в современном смысле (трудящиеся) в пролетариат в древнеримском смысле (толпы неработающих горожан). Из того, что сейчас не видно: овладение «изначальными энергиями» природы, преодоление человеческой природы, превращение людей в «человекосамцов» и «человекосамок», «гигантов» (элита бросает себя в сверхчеловеческий проект и пытается уничтожить массы); катастрофа человечества, новый путь.
Но дело, конечно, не во всех этих предсказаниях. Перед нами здесь — абсолютный шедевр, современный эпос, чудо литературы. Перед нами здесь — может быть, лучшее изображение экзистенциального опустошения современного мира, показанного на судьбах множества героев и человечества в целом. Главный сюжет романа (если можно говорить о сюжете этой книги и говорить об этой книге как о романе) — восстание (восстания) людей эпохи позднего, перезрелого капитализма: огромные города, товарное изобилие, общество потребления, анонимная невидимая диктатура, полное кромешное обессмысливание жизни, эксцессы самоубийств, убийств, безумия; среди всего этого — те, кто героически восстают; среди всего этого — те, кто ищет новые политические и прежде всего новые экзистенциальные пути: кромешное духовное опустошение и деградация — и поиск новой духовности, возрождение духовности.
Вот что еще надо сказать: роман опубликован в 1924 году; только что кончилась бойня Первой мировой; и вот Дёблин пишет уже о новой, еще большей бойне. Все «развитие» человечества, весь научно-технический прогресс не только не гарантирует от возгорания новых войн — но толкает к новым войнам, все более ужасным, масштабным, кровавым. Собственно, основной массив событий, описанных в романе, происходит после грядущей глобальной войны.
«НИКОГО больше не было в живых из переживших войну, которую назвали мировой. Сошли в могилу те молодые люди, которые вернулись с полей сражений, поселились в домах, оставшихся от убитых, ездили в их автомобилях, исполняли их должностные обязанности, пользовались плодами победы, претерпевали следствия поражения. Сошли в могилу юные девушки, которые расхаживали по улицам такие красивые и нарядные, как будто мужчины Европы никогда не вели между собой войн. Сошли в могилу и дети этих мужчин и женщин, которые выросли, и перестроили доставшиеся им дома, и заполнили фабрики, построенные и покинутые погибшими.
Постепенно — на протяжении двух последних столетий — все западные народы подпали под власть империи Лондон-Неойорк. Это была англосаксонская империя, в которой медленно перемешивались потоки темнокожих серых черных коричневых белых людей. Потом политические силы начали превращаться в труху. По мере умножения новых аппаратов и изобретений росло общее благосостояние. Жизнь стала легче, рабочий день у представителей почти всех профессий сократился.
Постепенно — на протяжении двух последних столетий — все западные народы подпали под власть империи Лондон-Неойорк. Это была англосаксонская империя, в которой медленно перемешивались потоки темнокожих серых черных коричневых белых людей. НА БРИТАНСКИХ ОСТРОВАХ — в эпоху, когда отступили на задний план великие монотеистические религии — распространилось зародившееся в правящих кругах представление о добрых и злых силах, которые человек может распознавать и умело использовать себе во благо. Отдельные индивиды и целые градшафты еще молились древнему единому богу, но и на островах, и во множестве городов европейского континента огромной популярностью пользовались ловкие люди, которые выдавали себя за магов и разработали разные способы предсказания будущего.
МАССЫ сделались пресыщенными и изнеженными. Начался поиск новых потребностей. Элита впускала в свои владения все новые чужеродные толпы, расширяла городские ландшафты».
Сергий Булгаков — экономист, социолог, философ, священник, один из главных богословов XX века — родился в 1871-м, умер в 1944-м: он пережил Первую мировую войну, три русские революции, Гражданскую войну, Великую депрессию, взлет сталинизма, фашизма, нацизма, начало Второй мировой — и умирает в оккупированном нацистами Париже.
Главным предметом его философии и богословия была София, Премудрость Божия. Мир создан Богом Премудростью «при общем ликовании утренних звезд, когда все сыны Божии восклицали от радости», и Премудрость «была при Нем художницею, и была радостью всякий день, веселясь пред лицем Его во все время, танцуя на земном кругу Его, и радость ее была с сынами человеческими». Ликование, творчество, радость, веселье, танец — таковы, согласно Библии, «параметры» мира, «характеристики» Божественной Премудрости. Как же тогда грех, страдание, смерть, война?
В марте 1939 г. у отца Сергия был обнаружен рак горла; он переживает две мучительные операции: «вырезано горло» — пишет он в «Софиологии смерти», тексте, где он пытается как-то осмыслить совмещение премудрости, ликования, радости, веселия и страдания, смерти. Как же совместить?
Христос — вот ответ. Бог страдает и умирает, искупая грехи мира: Бог со-страдает и со-умирает с каждым из нас. Бог берет на Себя наши грехи, наши страдания и нашу смерть; Бог с каждым из страдающих и с каждым из умирающих: таков христианский ответ. Бог включается в наши страдания и смерти — и тем включает нас в Свое Воскресение. Бог есть умная красота, бесконечная радость и благость: и таким он создает мир. Мир грехопадением впадает в уродливое безумие, в страдание и зло, но Бог — Бесконечная Любовь — не оставляет его, спасает его; основанием мира все равно остается умная красота, Божия Премудрость. Так в самих страдании и смерти — своем собственном страдании и своем собственном околосмертном опыте отец Сергий находит утешение и веру. Христос со-страдает и со-умирает с нами.
Прямое продолжение «Софиологии смерти» — «Рамышления о войне. Война и софийность творения». Как же здесь при столь явном торжестве безумия, уродства, ненависти, страдания можно говорить о Премудрости Божией, о умной красоте творения? — творения, столь явно не вписывающегося в определение «умная красота»?
В оккупированном нацистами Париже отец Сергий пытается дать ответ:
«Все человечество умирает со Христом и во Христе. Для человечества Христова нет границ, оно вмещает в себя все его образы, а в частности и все образы умирания, как количественно, так и качественно. Если для нас массовые убийства на поле сражения исполнены особливо потрясающего ужаса, как нарочитое и исключительное проявление смерти с ее торжеством, то в порядке интенсивного, так сказать, со-умирания нет этой разницы. Христос в равной мере со-умирает с человечеством в каждом человеке.
Жизнь мира отягчена смертностью, которая есть последствие первородного греха. В этом и заключается первоисточник войны, ненависти и зла. Князь мира сего с воинствами бесовскими, конечно, празднует и свой собственный пир в военных действиях. Здесь действует бесовская злоба и ненависть, которые находят удовлетворение в человеческих страданиях и неизмеримом горе, как жертв войны, так и их близких. Можно ли даже говорить о тех страданиях, в которые ныне погружается мир. Война с ее злом милитаризма, который приводит, в конце концов, к автоматическому воспламенению, когда «ружья сами собою стреляют». Этот автоматизм собою все более определяет человеческую волю в ее действиях, придавая им характер машинной техники. Тем не менее и он не упраздняет самого человека с его свободой. Может ли такое противоестественное действие, как выступление на смертный бой целых масс, совершиться без насилия над собой и без принуждения, даже если оно в дальнейшем и сопровождается известной психической реакцией, как воодушевление к победе. В современной жизни это принуждение осуществляется государственным левиафаном, он есть истинный волящий субъект войны, сверхличный и коллективный. И конечно, без такого организованного принуждения война и не существовала бы, оно есть основной фон той необходимости, в которой осуществляют себя различные свободные движения человеческого духа. Война выступает как рок, болезнь, смерть. Силы сатанинские действуют в истории как зверь — организованный империализм или самодовлеющий тоталитарный этатизм, национализм и деспотический коммунизм, как лжепророк ядовитого рационализма с научным овладением силами природы ради власти, и как блудница, разлагающее услаждение богатством и роскошью. И все эти силы объединяются в одном общем итоге, — войны всех против всех. Такое состояние мира с трудом поддерживается в равновесии корыстью и страхом. Однако оно рано или поздно нарушается. Возбудитель войны есть личный носитель зла в мире, князь сего мира и его слуги — антихристы.
В человеческом переживании войны, так же как и в болезни, проявляется человеческая личность с ее свободой, но и с ее ограниченностью и бессилием. Возможность и наличие такого бедствия, как война, ставит нас лицом к лицу с самыми страшными и безответными вопросами об отношении Бога к миру и человеку, о промысле Божием, с одной стороны, и о человеческой свободе, с другой, об этом непостижимом взаимодействии всемогущества и премудрости Божией и немощи и бессилия человеческих. Победить свободу зла, не уничтожая мира, возможно только подвигом свободы и добра, т. е. вольной жертвой Христовой, силою искупления, не всемогуществом власти, но всемогуществом любви и самоуничижения Богочеловека. Это значит, что страданием человека в мире страждет Сам Бог, его распятием Он распинается в Своем Богочеловечестве. Это означает то, что и ныне Христос страдает и распинается с человеком и за человека, с ним со-умирая. Отношение Христа к этому кровавому столпотворению не ограничивается божественным созерцанием или небесным водительством, но выражается богочеловеческим участием чрез страдание в человечестве Его. Да, воистину так. Христос присутствует на поле сражения среди раненых и убиваемых, страждущих и умирающих, как жертва войны, состраждущий ее бедствиям. Он разделяет со всеми жертвами войны скорбь и слезы как их самих, так и тех, которые их теряют. Если мы любим Христа и живем с Ним, то мы должны знать, что в войне мы Его снова распинаем, и Он распинается нами и с нами, Он – любовью, мы — тупостью и жестокостью своей. Война была бы преодолена и стала бы невозможна, если бы мы видели и чувствовали ее как распятие Христово, а страстные муки человечества как таящие в себе Его страсть.
Главная задача и смысл этих испытаний в том, чтобы сохранить веру, зреть Бога в ужасах земной истории, не утерять Христа в своем сердце. Даже более того: чем больше ужасы и чем труднее вера, тем ближе Христос, тем больше надо человеку Его возлюбить. Должна воспламениться новая любовь ко Христу, распинаемому и мучимому на полях сражений. И эта новая любовь явит Его по-новому, приблизит Его к земле, призовет Его к новому, второму и славному Его пришествию. В громах войны да будет звучать молитва: ей, гряди, Господи Иисусе».
«Идеология меча. Предыстория рыцарства» Жана Флори — книга о формировании западнохристианской воинской этики, история перехода от раннехристианской этики нанасилия, отвержения всякого насилия (военного, полицейского и пр.) к рыцарской этике. Несколько цитат:
«Довольно многие христианские писатели заняли позиции более или менее откровенного неприятия военной службы для христиан. Исходя из того, чему учат слова и дела Иисуса, ранняя христианская церковь проповедовала ненасилие. Например, Ориген и Тертуллиан сурово порицают христиан, согласившихся служить в войске. Все они настаивают на служении Христу, которое превыше мирской службы. Тертуллиан часто сравнивает крещение с воинской присягой, противопоставляя одно другому. На службу Богу поступают посредством личного поступка, обязывающего человека на всю жизнь, как солдат поступает на службу государству. Сульпиций Север приписывает святому Мартину в момент, когда тот отказался от денежного подарка цезаря солдатам и решил покинуть армию, такое восклицание: «я — солдат Христа, и мне не позволено сражаться».
В рассказе о мученике Максимилиане, который с момента зачисления в армию провозглашает: «Мне нельзя находиться на военной службе, потому что я христианин», потом упорствует в своем отказе, когда его хотят побить, вновь настойчиво утверждая несовместимость военной службы и своей веры— «He могу быть воином, не могу творить зла, я христианин», и, наконец, заключает самым решительным образом: «Моя служба — у моего Господа. Не могу быть мирским воином. Я уже сказал: я христианин».
Здесь речь явно идет о нравственном противопоставлении военной службы и службы Богу, которую обязан нести каждый христианин. То же относится к случаю с центурионом Марсилием, замученным в 298 г. в Танжере, который якобы ответил своему начальнику Аврелию Агриколе на упрек, что он бросил оружие: «Я бросил его! Воистину, не следовало христианину быть солдатом в мирской армии: он солдат Господа Христа».
Причиной отвращения и даже враждебности, которые христиане первых веков питали к военной службе, был, повидимому, акт убийства, как подчеркивает также Лактанций, а до него — Ипполит Римский, утверждая: «Ежели неофит или верный согласился стать солдатом, да будет он отвержен: он презрел Бога». Таким образом — во всяком случае, для значительной части общества — военная служба казалась несовместимой с христианским вероисповеданием.
Необходимо учить солдата нехристианина не красть, не убивать, не вымогать богатств силой, как учит Иоанн Креститель. Если солдат желает принять крещение, он должен отказаться от военной службы. И напротив, «если неофит или верный соглашается стать солдатом, пусть он изменит мнение или же будет отвержен».
Даже в середине V века многие христиане держались в стороне от армии либо несли армейскую службу лишь при условии, что им не надо будет убивать врага.
В первые века христианства война считалась абсолютным злом. Когда Цельс в конце II в. критикует позицию христиан — и, похоже, речь шла не о каком-то меньшинстве, но об обычном случае, — он обвиняет их, что они плохие граждане, потому что не участвуют в защите Империи («если бы все поступали, как христиане, варвары стали бы у нас хозяевами»); Ориген в своем опровержении не пытается ни отрицать, ни преуменьшать этого факта, но отвечает, что христиане лучше защищают Империю другим способом: своей верностью Богу и молитвами за Империю и императора. Для первых христиан четко существовало два града: земной, к которому человек принадлежит по физическому рождению и которому следует служить в пределах, определяемых совестью, и другой, небесная отчизна, к которому получают доступ благодаря новому рождению и который один заслуживает полного служения и полной преданности. Служба первому относительна, второму — абсолютна.
Движение за «Божий мир», зародившееся в Аквитании в последней четверти X века: именно с сеньорами, окруженными своими солдатами и борется церковь. Это против них она пытается в 1038 г. поднять безоружный народ и берется сама вести его под своими знаменами. Настоящий парадокс: во имя идеала мира церковь, мирный институт, поднимает против воинов массы невооруженного народа под предводительством духовенства».
Слово Божье есть слово и о мире, о зле вражды, убийства, войны. Христианский мир, читая веками Слово Божье, выработал идею вечного мире, прекращения всех войн. В этой книге собраны образцы этой идеи: трактаты Эразма, Крюсе, Пенна, Сен-Пьера, Руссо, Бентама, Канта, Фихте, Гердера, Гёрреса, Генца, Краузе, Малиновского. Несколько цитат.
Из предисловия: «Христианство выступало как антитеза античному мышлению, в целом положительно относящемуся к войне, проповедовало равенство, любовь, мир. И хотя утверждение христианства не привело к прекращению войн (а порой оно даже оправдывало кровопролития), в целом его появление и распространение знаменовало господство нового строя мысли. И в Средние века, и позднее многие ссылались на авторитет Священного Писания, содержащего, по их мнению, главные аргументы в пользу мира».
Эразм: «люди не стыдятся называть себя христианами, во всем расходясь с заветами Христа. Если проследить всю его жизнь, то чему учит она, как не согласию и взаимной любви? О чем его наставления и притчи, как не о Мире и взаимной любови? Когда великий пророк Исайя, исполненный святым духом, предрекал пришествие Христа, устроителя всех дел, разве он назвал его сатрапом, или разрушителем городов, или воителем, или триумфатором? Отнюдь нет. Так кем же? Князем Мира. В Священном Писании вестники Мира названы благочестивыми слугами Бога, так что легко догадаться, кем следует считать вестников войны. Услышьте, отважные воители, узрите, под чьими знаменами сражаетесь: конечно же — того, кто первым посеял раздор между Богом и человеком. Причиной всех бед, постигших род людской, послужил этот раздор. Всякий возвещающий о Христе возвещает о Мире. Всякий прославляющий войну прославляет Антихриста».
Пенн: «Христиане одного и того же вероисповедания обагряют свои руки в крови единоверцев, причем они, как только могут, взывают к помощи и поддержке доброго и всемилостивого Бога, чтобы он держал их сторону при уничтожении их братьев. Между тем Спаситель говорил им, что он пришел к людям, чтобы спасти, а не лишать их жизни, чтобы дать и укрепить мир среди людей; и во всяком случае, если Он мог сказать, что хочет ниспослать войну, это была бы война подлинно священная, направленная против дьявола, а не против людей».
Блог
«Мы старались сделать мир лучше, но, кажется, потерпели фиаско»
Владимир Берхин: не знаю, могли ли мы предотвратить происходящий ужас, но, наверное, могли сделать больше. Простите меня.
«Смысл выражения “час пробил”»
Протоиерей Димитрий Сизоненко: в жизни бывают моменты, которые являются более или менее судьбоносными, решающими. Нужно выходить навстречу своей судьбе, потому что пробил час. Когда Бог принимает окончательное решение, молитва состоит в том, чтобы иметь мужество принять это решение Бога.
«Я остаюсь. Хоть и слышу вокруг аргументы за войну»
Денис Собур: кажется, что поддерживают войну лишь люди не очень приятные в общении, глупые/необразованные или еще какие-то. К огромному сожалению, это не так.
«О чем писали русские религиозные философы в 1939–1945 гг.»
Владимир Шалларь: мы знаем, что уже победил Униженный и Убитый; мы знаем, что первая/последняя истина в свете, разуме, жизни, кротости, мире. Мы знаем, что кроткие наследуют землю; знаем, что миротворцы нарекутся сынами Божиими. Мы знаем, что Правда — не в дворцах прокураторов и первосвященников, но на Кресте; не в легионерах и фарисеях, но в мироносицах, идущих помазать труп Иисуса — и обнаруживших, что гроб пуст.
Великий пост
«Почему жертвующий в храме не всегда праведник»
Владимир Сорокин: если намерений стать праведником у человека нет, лучше ему, по словам пророка, не топтать зря дворы Божьи: его жертвы Богу противны.
«Соединиться с Богом Живым в молитве — не еретичество, а ровно наоборот»
Тимур Щукин: в этот Великий пост читаем вместе творения святителя Григория Паламы и разбираемся, что в них самое важное. Неделя первая: что осуждает Православие в своем торжестве, а что вполне спокойно может принять.
«Торжество Православия: начинаем с себя»
Игумен Силуан (Туманов): торжество Православия — когда мы понимаем, что мы граждане земного Отечества и граждане Небесного Иерусалима.
Петр Дмитриевский: на дни Великого поста мы подготовили проект «Семь страстных помыслов: взгляд психолога». Гордыня, гнев, блуд, уныние, чревоугодие, сребролюбие, тщеславие… Чем тут может помочь психолог?
«Прощеное воскресенье: история, значение, богослужебные особенности»
Диакон Алексей Ремизов: «кто ест, не унижай того, кто не ест; и кто не ест, не осуждай того, кто ест, потому что Бог принял его» (Рим 14:3). Главный Судья для каждого — это Сам Бог. Только Ему решать, кого оправдать, а кого осудить.
Другие новинки
«Что можно изменить в жизни, пока медлишь»
Лекция протоиерея Димитрия Сизоненко: а что если мы попытаемся взглянуть на медлительность как на способ слегка изменить ход нашей слишком механической жизни? Умение замедлить ритм жизни открывает человеку пространство свободы и творчества в мире.
«Юрий Лотман и русская культура»
Лекция Марины Михайловой: блестящий ученый, гениальный лектор, талантливый педагог, Лотман создал научную школу, вдохновил на культурный труд множество учеников. Жизнь и труды Лотмана стали прекрасной страницей нашей истории.
«Галликанский обряд: знакомимся с древними литургиями»
Лекция иерея Вячеслава Завального: богослужебные особенности древней литургии: история и повседневность. Что такое «галликанский обряд»? Древняя богослужебная традиция, которая существовала на территории Галлии, а впоследствии — во Франкском королевстве в IV–VIII веках.
«Поставим наши грехи на службу нашему спасению»
Интервью Ольги Лебединской со священником Борисом Ершовым: практические советы, как не стать «окаяннейшими» и экологично выпускать из себя «яд памятозлобия».
