Если мы, вступив в пост, будем все время думать: ну когда же он кончится, чтобы нам наконец-то вкусить привычной земной пищи, — тогда наш пост будет бессмысленным, потому что он не приблизит нас к Богу, не сделает нас похожими на Него.

Старший брат сердится. Так сердится всякий, кто решил, что знает правильный путь, но оказывается, что Любовь Божья не отнимается у того, кто не идет по этому пути.

Любой человек — это драгоценное сокровище, прекрасное творение, созданное Богом, пусть и поврежденное. Пусть он посмотрит на то, что составляет эту красоту, а потом подумает, как подправить здесь и там испорченное.

Мы запросто терпим ужасные вещи, пока они происходят не с нами, и нас нисколько не веселят прекрасные события, случившиеся с кем-то другим. Но чем ближе подходит счастье, чем ближе подступает горе — тем они реальнее.

«Надо вместо этого всего молиться, ибо...» Хорошо, но почему одно исключает другое?

В просвещенной части православного сообщества распространено мнение, что молитва — это личный разговор с Богом, а святые не нужны. Им молится разве что «языческое» простонародье.

Опыт новомучеников показал: христианское благочестие оказалось совместимым с «романтикой», с идеализацией супруга, с опытом взаимопроникновения полов как чем-то самоценным.

Я сейчас стал понимать, что мы, священники, часто говорим много лишних слов. Они хорошие, красивые, правильные: евангельские цитаты, высказывания Святых Отцов… Но если ты переборщишь, они будут звучать обидно и восприниматься как ханжество.

Если и существует подлинное равенство между людьми, оно состоит в сиротливом ощущении оторванности от всего, что составляет корень жизни и ее теплый материальный покров.

Вера моя буквально в несколько предложений вместится: мне всех вокруг жаль, мир жаль, и я утешаю себя только надеждой на то, что Бог все это как-то починит в будущем веке.